Лишний Дмитрий Болдин
Всем, у кого было хорошее прошлое
© Дмитрий Болдин
© Издание на русском языке, оформление. Строки
Миру хоронили в закрытом гробу, а потому нельзя было узнать, что на ней надето. Рядом с гробом, красивым и дорогим, стояли Александра Андреевна и Павел Валерьевич – родители Миры. Когда-то жизнерадостные люди, которых в детстве я видел почти каждый день, у которых часто оставался на ночь, которые показывали мне записи своих путешествий с Мирой по Европе, сейчас больше напоминали белые гипсовые фигуры с искаженными лицами. Позади стоял охранник, держа над ними большой черный зонт. Его глаза, обычно непрестанно бегавшие и фиксировавшие каждое движение, теперь смотрели на темно-коричневый гроб.
По другую сторону гроба стояли все те, с кем когда-то мы были не разлей вода. Артем во всем черном: черная рубашка, черный костюм, черные очки-авиаторы. Под руку с ним Катя, чей траурный аутфит освежал лишь бежевый платок. Она то и дело запускала его уголки под очки, чтобы утереть слезы. В какой-то момент наши взгляды встретились – по крайней мере, в ее очках я увидел свое отражение. Она кивнула в мою сторону, я кивнул в ответ, потом на меня посмотрел Артем, и я отвел взгляд к небу, с которого падали крупные капли июльского дождя.
Рядом с Катей – Ксюша, Света, Алекс. Никто не пытался сдерживать слезы. Забывшись, я долго простоял, опершись на дорожный чемодан, и думал, почему Миру хоронят в закрытом гробу, ведь не было никаких следов насилия. Ее тело нашли на скамейке на детской площадке у дома, в котором когда-то жила ее семья, по соседству с нами, пока Павел Валерьевич не стал зарабатывать больше и они не уехали оттуда. На той самой детской площадке, где мы когда-то до вечера качались на качелях, учились кататься на велосипедах, где растворяли стержни разноцветных фломастеров в бутылках с водой и представляли, что это самый настоящий яд, а потом этой водой поливали соседние клумбы в надежде, что завтра цветы высохнут. Мертвая Мира неподвижно сидела на той скамейке, с которой в детстве родители наблюдали за нами. Голова запрокинута назад, глаза полуприкрыты. Тело в восемь утра по Москве обнаружил мужчина, который вышел на прогулку с собакой.
В кармане провибрировал телефон. На дисплее горело сообщение: «Your driver has arrived». Я в последний раз посмотрел на гроб, потом на родителей Миры, взял чемодан и вышел из толпы незнакомых мне по сути людей.
На полпути к выходу с кладбища я услышал знакомый голос за спиной:
– Андрей, подожди! Пожалуйста!
Я повернулся. В мою сторону быстро шла Катя. Ее кроссовки были в земле, а ветер выворачивал зонт в руках. Я взял зонт, чтобы он укрывал от дождя нас обоих. В ее зеркальных стеклах я увидел, как по моему лбу стекают капли, и свободной рукой вытер лицо.
От Кати пахло сигаретами, а в голосе ощущалось волнение. Причем не оттого, что от нас навсегда ушла подруга, а какое-то другое.
– Андрей, ты куда?
– Такси приехало.
– Ты надолго? – спросила Катя, и по ее щеке скатилась слеза, которую она в секунду смахнула.
– Еще не знаю. Не брал обратный, я только с самолета, – ответил я. В кармане снова провибрировал телефон.
– Ты домой?
– Да, мне нужно выспаться.
– Приезжай вечером к Свете, мы у нее собираемся… – Катя сделала вздох. – …Вспомнить Миру.
За спиной Кати толпа людей в эту секунду прощалась с усопшей. Черные силуэты, полускрытые под черными куполами зонтов.
– Не знаю… Я очень устал. – Я посмотрел на асфальт.
– Мы тебя не видели два года. Никто не видел.
– Постараюсь.
– Обещаешь?
– Я постараюсь…
– Пожалуйста.
Катя забрала зонт и отступила. Я направился к выходу.
– Андрей!
Я обернулся.
– Мы все куда-то исчезаем, – сказала Катя и слилась с черными силуэтами.
Я просыпаюсь от звука разбившегося стекла. Какое-то время просто лежу и смотрю в потолок, пытаясь осознать тот факт, что меня здесь не было два года и за это время в комнате ничего не поменялось. Как будто сюда просто никто не заходил. На стене висит хоккейное джерси с автографом Ягра. На письменном столе свалены какие-то книги на английском, рядом стопка исписанных записных книжек. Что в них – не помню. После долгого перелета и смены часовых поясов чувствую себя не так уж плохо.
Все пространство залито мягким светом луны. Я беру телефон. Четыре пропущенных. Одно сообщение от Кати: «Проснись!» Листаю инстаграм [1], вижу пост Светы: улыбающаяся Мира смотрит куда-то сквозь человека, который сделал этот снимок. Подпись к фото: «Всегда рядом». 372 лайка, 120 соболезнований в комментариях. Последний комментарий: «Ей было скучно здесь». Встаю с кровати. Смотрю в окно. Вот мамина машина. Потом ворота открываются, какая-то белая машина паркуется. Кто-то докуривает в ней сигарету. И машина выезжает из двора.
В гостиной мама. Смотрит телевизор. Когда я подхожу сзади, переступая через осколки разбитого бокала, она чуть поворачивается и слегка улыбается. Я ее обнимаю и целую в висок. Сажусь рядом.
– Выспался?
– Наверное.
На экране какой-то сериал, один из героев пытается скрыться от полиции, спрятавшись в темном переулке.
Несколько минут мы наблюдаем за событиями. Тот, кто прятался, уже стоит в телефонной будке и трясущимися руками пытается набрать чей-то номер. Его куртка и руки в крови.
– Как все прошло? – спрашивает мама.
Я не знаю, что ей ответить, но почему-то говорю, что все плакали и очень жаль, что никто из вас не пришел.
– У меня был эфир, – говорит мама, – я не могла.
– А папа?
– Ты знаешь.
– А Юля?
– Она собиралась. Ее не было?
– Нет.
– Может, на уроках была
– Сейчас июль.
Мама снова делает глоток вина.
– Послушай, – мама смотрит на меня, – это ужасно, что Миры больше нет. Я до сих пор не могу это принять. Кажется, что еще вчера…
– Ее и вчера уже не было.
– …Кажется, что еще вчера вы там бегали, а мы с тетей Сашей сидели и наблюдали за вами. Волновались, чтобы никто из вас не упал с велосипедов и не убился. Кажется, что тогда так ярко светило солнце. Ярче, чем сейчас.
В кармане вибрирует телефон. На дисплее сообщение от Алекса: «Не спишь? Давай встретимся? Я один».
– Помнишь, как хорошо было, – мама снова поворачивается к телевизору, но там уже бегут титры.
«Давай. Я дома», – отвечаю Алексу.
Я выхожу из комнаты и слышу, как мамин голос приветствует зрителей телеканала. Она пристально смотрит в камеру. Потом мелькают короткие анонсы сюжетов, и мама снова возвращается, зачитывая подводку перед первым репортажем. Канал переключается. Мама закуривает сигарету.
В ванной я быстро умываюсь, чищу зубы. Слегка взъерошиваю волосы. Потом надеваю ветровку, проверяю сигареты в кармане, обуваюсь. Я чувствую, как мама пристально смотрит на меня с дивана, оборачиваюсь.
– Возвращайся, – говорит она.
На улице пахнет мокрым асфальтом, с реки дует ветер. Я выкуриваю две сигареты, пока жду черный «мерседес». В его окне видно лицо Алекса. На нем черные очки, несмотря на то что на улице темно. Светлые волосы убраны за уши. Черный костюм, в котором он был на похоронах.
– Запрыгивай, – говорит он и поднимает стекло.
Какое-то время мы едем молча. На Садовом кольце Алекс прибавляет скорость и наконец снимает очки. За окном мелькают автобусные остановки, фонари, люди.
– Я в ахуе. Я в полном ахуе, – говорит Алекс, – я не могу поверить во все это! Я просто не могу понять как. Это пиздец какой-то! Блядь, мы виделись две недели назад. Ну, как виделись – я видел ее. Она с кем-то сидела в «Кофемании» на Никитской. На веранде.
– С кем?
– Я не знаю.
– Вы общались?
– Нет, говорю же: она сидела на веранде. Я был внутри. Я видел ее через стекло. Окно, в смысле.
– Ну махнул бы ей. Кинул сообщение, что ты тоже там.
– Хочешь покурить?
– Я недавно курил.
– Я не про сигареты, дурачок.
Алекс достает из нагрудного кармана пиджака свернутый косяк и проворачивает его в пальцах, одновременно держа руль. Машина въезжает в туннель в районе Таганки, и по черным очкам Алекса, лежащим на торпеде машины, быстро бегут желтые огни.
– Мы куда вообще едем-то? – спрашиваю я.
– Похуй куда. Мы давно не виделись, – отвечает Алекс и кладет косяк рядом с коробкой передач. – Ты голоден?
– Немного. А ты?
– Мы у Светы поели.
– Как посидели вообще?
– Обычно. Нет, не обычно. Все-таки не обычно. Ты че не приехал?
– Я вырубился, – отвечаю я и смотрю в зеркало заднего вида на уменьшающиеся огни туннеля и фары белой машины, которая перестраивается в наш ряд.
На смотровой площадке на Воробьевых горах Алекс затягивается и выдувает дым в сторону Лужников.
– Ты помнишь, как мы здесь после школьного выпускного пили? – спрашивает он.
– Конечно. Кажется, что это все было недавно.
Алекс посмеивается. Смотрит куда-то под ноги. Снова затягивается.
– Ты знаешь, это было хорошее время, – говорит он. – Мы тогда еще не понимали.
– Что именно? – спрашиваю я.
– Ну вот это все. Как тебе сказать-то, не знаю.
– Скажи, как есть.
– Что все мы разбежимся, что ли. Или как по-другому сказать?
Он передает мне косяк. За спиной проносятся две машины. За ними – спортивный мотоцикл.
– Мне недавно снилось, что мы всей компанией были в кинотеатре и смотрели какую-то тупую комедию, – говорит Алекс. – Только Артема не было. И ты все время проверял телефон, а мы тебе говорили, что ты задрал уже и его надо вырубить. Мира смеялась громче всех. Ты как думаешь, где она сейчас?
