Работа была сезонная, но довольно высокооплачиваемая. Отец стал уважаемым в округе человеком. Очень часто в гостях у нас дома были руководители и специалисты колхозов. Очень дружен отец был с фронтовиками – казахом Кумкубаем (фамилию не помню) из Савинки и председателем колхоза из Обалов немцем Энсом Яковом Яковлевичем. Кстати, когда награжденный орденом Боевого Красного Знамени немец Энс Яков Яковлевич на фронте нес службу в армейской разведке, его семью выселили в Казахстан в казахский аул Обалы, где только после войны он ее нашел.

Корова, которую пригнали из Чкаловского района отец с Аллой, нам досталась классная. Звали ее на украинский (или польский) манер Квитка (Апрелька). Это было крупное, по сравнению с соседскими коровами (в основном красно-степной породы), животное, имевшее очень красивый окрас – желтоватый с белыми пятнами. Много позже я узнал, что Квитка была настоящей голштино-фризской породы. Когда я перед школой заканчивал свои пастушьи дела и ее отправляли в табун, то она, благодаря своим габаритам, становилась вожаком стада – шла во главе табуна. Лет шесть моей жизни были связаны с этой коровой. Она была по тем временам очень высокоудойная – после отела давала по 40–50 литров молока в день. Телилась она поздно – в конце апреля или в мае, в связи с чем надо было доить ее три раза в день, а общий табун угоняли за 5–6 километров на пастьбу на целый день. Поэтому в течение примерно шести лет (с семилетнего до тринадцатилетнего возраста) каждое лето мне приходилось ее пасти вблизи города с тем, чтобы в обед пригонять на дойку домой. Корова была спокойная и очень умная, и мы друг к другу, образно говоря, прикипели. Вставать приходилось очень рано, с тем чтобы уже в шесть часов утра быть на выпасе. Иногда я, пригнав корову на место пастьбы, ложился в траве и незаметно засыпал на час или два, но не было ни одного случая, чтобы Квитка куда-нибудь сбежала, хотя с другими коровами такого было хоть отбавляй. Наоборот, видя, что я сплю, она старалась пастись поблизости, и когда в обед подходило время гнать ее домой на дойку, начинала потихоньку своим шершавым языком лизать мои босые ноги, пытаясь меня разбудить. Дорогу домой она знала хорошо и никогда от нее не отклонялась. Кроме того, я не только старался ее целый день пасти на хорошем травостое, но еще нарывал и приносил домой каждый день в обед и вечером по мешку травы ей на ночь. Иногда делился с ней и кусочком хлеба.

Первый раз Квитка допустила меня подоить ее, когда мне было девять лет. Это было летом в воскресный день. Вечером, когда я ее пригнал с пастбища, родителей дома не оказалось – они уехали с соседями и младшим братом Алешей на пикник в Боровое. Старшие брат с сестрой в то время не жили с нами – Алла тогда работала в Джалтыре, а Толя работал шофером и был в командировке. То есть кроме меня на тот момент никого дома не было. Уже смеркалось, а родителей все не было. От обилия молока у Квитки распирало вымя, поэтому я не мог загнать ее в стойло, пока она не будет подоена.

Время подошло к девяти часам вечера, а родители мои все не появлялись. Квитка периодически мычала, как бы напоминая этим, что ее надо доить. Тогда я решил не ждать родителей, да и не просить ближайших соседок о помощи, а попытаться подоить корову самостоятельно, тем более я видел, как это делала мать. Сделал корове все процедуры, предшествующие дойке, в строгой последовательности – растер ей вымя, помыл соски и начал доить, по-детски, нажимая кулачками на соски. Боялся я одного, что Квитка, увидев, что ее доит не хозяйка, взбрыкнет и копытом выбьет из-под себя ведро с молоком. Но на удивления весь процесс дойки прошел спокойно. Надоил я тогда почти полтора десятилитрового ведра. Как только я закончил дойку, нагрянули немного подвыпившие родители. Мать очень боялась – выдоил я или не выдоил до конца корову, но, увидев надоенное количество молока, успокоилась и похвалила меня. С этого дня она уже никогда не просила соседок подоить корову в ее отсутствие – эти функции полностью были закреплены за мной.