Перед тем как пойти в первый класс, мать привезла мне из Акмолинска, где в то время ее самый младший брат Илья Иванович Треносов работал заместителем председателя облпотребсоюза, очень добротные, на толстой подошве, кожаные ботинки, которые были на два размера велики. Тогда все родители хорошую обувь для детей брали «на вырост». Чтобы они не «хлябали», мать сшила мне двойные носки, но ботинки все равно для моих ног были излишне свободными.

Мать никак не могла купить или достать мне зимней обуви. Уже выпал снег, стояли достаточно крепкие морозы, а она вынуждена была отправлять меня в школу в этих же кожаных ботинках. Чуть позже оказалось, что мне повезло. Я надевал ботинки на очень толстые шерстяные носки, и ноги у меня не мерзли. Только ходить в них по обледеневшей земле было очень скользко. Да и снег вовнутрь ботинок часто попадал, так как пропустить вновь образовавшийся сугроб, чтобы по нему не побегать, я никак не мог. Так я проходил по снегу в ботинках почти полмесяца. Потом мать у нас на рынке купила мне валенки-сырцы (из мягкой, плохо свалянной шерсти), которые без калош носить было нельзя, но все-таки это была уже настоящая зимняя теплая обувь.

Проблема была не только с детской обувью и одеждой. Негде было достать элементарных ученических принадлежностей. Конечно, мы уже жили не в то военное время, когда ученики писали на краях газет и листах из старых книг. Но все равно, в свободной продаже невозможно было достать ни учебников, ни специально разлинованных для каждого предмета и класса тетрадей, ни перьев для ручек, ни чернильниц. Справедливости ради, надо сказать, что в школе на каждую четверть нам все-таки бесплатно выдавали по три тетради – по письму, чистописанию и арифметике.

Как-то мать из поездки в Акмолинск привезла мне тридцать тетрадок (пятнадцать по письму и пятнадцать по арифметике) и большой, с двумя замками, портфель. Казалось бы, мне этого богатства хватит на несколько учебных лет. Но представьте себе маленького первоклассника, который кроме книжек и тетрадок, носил в портфеле еще и стеклянную чернильницу-«непроливашку», которая имела способность не только пролиться, но и разлететься вдребезги от неосторожного «движения» портфеля или холщовой сумки по спине товарища по классу. Поэтому уже через пару недель, как правило, мои тетрадки превращались в страшное для учительницы зрелище, и она мне за их ведение ставила жирные двойки и единицы. Чтобы эта информация не дошла до родителей, я их по дороге из школы прятал в старом деревянном колхозном амбаре, засовывая под венец сруба, а потом дома тайно от старших брал новую тетрадь. Но вскорости следы моих преступлений обнаружил сторож амбара старик Махиня и передал их отцу. Он жил на соседней, Луговой, улице и моего отца знал хорошо. Со мной была проведена соответствующая воспитательная работа, правда, без телесного наказания. Чтобы исключить причину заливки чернилами тетрадей, чернильницу я стал носить снаружи портфеля, в привязанном к нему матерчатом мешочке, который в спешном порядке сшила мне мать.

Новый свой портфель я возненавидел. Мало того, что он был очень большим и страшно неудобным для носки, вдобавок он еще стал причиной получения мной от одноклассников обидной клички «министр-капиталист Керенский». Керенский ведь главный враг Страны Советов. Я не выдержал и решительно заявил родителям, что пусть меня хоть убьют, но я с этим портфелем в школу ходить не буду. Первое время я носил учебники и тетради подмышкой, но через неделю, непонятно каким образом, мать достала мне уже потрепанный, но настоящий фронтовой брезентовый офицерский планшет. Такой планшет носили только несколько человек в школе, и он стал предметом зависти моих одноклассников. От гордости меня просто распирало.