напевая, он вышел из круга и, подойдя ко мне, сказал громогласным шёпотом:

– Ты, конечно, понимаешь, старик, что всё это театр, комедия. Культура, мать её так. А культура, ты ж должен знать, в школе же, небось, проходили, происходит от слова «культя», обрубок, в переводе на марсианский. Увечный то есть, калеченный. А мои девочки, – он показал на девушек, – не только моя Красная армия, они ещё и мой театр «Глобус». Вообще-то, они не девочки. Во всяком случае, девочками они себя не считают – мальчиками считают. Вот и фаллофорствуют помаленьку. Или это… как его… членоно́сят… – Он изобразил фаллос. Потом сказал очень тихо, почти одними губами: – Но всё это тоже театр. И я, и ты, и они. Понимаешь? Марс – это великая сцена. Театр. Понимаешь? Аристофан, Шекспир, Островский, Тренёв, Ануй… Знаешь Ануя?

Я не знал, но кивнул.

– Вот-вот. – Мороморо похлопал меня по плечу. – Ты удачно здесь оказался. В самое время. Сегодня генеральная репетиция, а утром мы отбываем. Гастроли, Лунин, гастроли. Отсюда на остров Трагос, потом Киклады, Змеиный, посёлок Резинотехника, ещё куда-нибудь завернём, а там видно будет. Может быть, вверх по Дельте, в твой родной Альфавиль, или, если богам угодно, – в Плато-Сити, город дураков и философов. Марс – большой, везде народ жаждет зрелищ. В общем, так: хочешь с нами? Едем, Лунин, не пожалеешь. Есть корабль – готов путешествовать. Намёк понял? Ты же путешествуешь, так не всё ли тебе равно, где путешествовать. А в компании веселее. И не так страшно.

– Что страшно?

– Ведь ты же бежишь от страха. Но бежать от страха всё равно, что бежать от смерти. А какая на Марсе смерть? Здесь смерть везде, Марс же, сам понимаешь…

Мороморо обернулся к сидящим:

– Всё, перекур окончен! Репетируем сцену первую. – Он зажал мушкет между ног и громко хлопнул в ладоши: – Сцена первая. Маленькая смерть человека. Начали. Делия, твой выход.

Одна из женщин подняла голову и воткнула факел перед собой в песок. Потом встала и вышла на середину круга.

– Жил-был человек… – сказал Мороморо.

На ладони той, которую он назвал Делией, появилась маленькая фигурка. Она робко подошла к краю ладони, заглянула вниз, земля была далеко, человечек вздрогнул и отступил от края.

– Самый обыкновенный, всего на свете боялся – змей, собак, крокодилов, темноты, начальства… Даже Господа Бога.

Где-то в глубине острова раздался протяжный вой; я вздрогнул; человек на ладони сжался, втянул голову в плечи.

– Потом он умер и перестал бояться.

Женщина подбросила человечка в воздух, Мороморо, не целясь, выстрелил. Фигурка разлетелась маленькими красными брызгами. И исчезла.

– Великий театр – простой театр, – сказал Мороморо. – Всё великое – просто. А самое великое и простое – смерть. Маленькая смерть человека.

Его фаллическая пистоль смотрела мне прямо в сердце.

– Лунин, ты как, согласен?

– С чем? – спросил я его.

– Согласен путешествовать с моим трупом?.. Шутка, шутка – с труппой моей, конечно. Как говорил мой друг и учитель философ Алехандро ибн Исихацкий, когда мы снимали с ним на двоих бунгало на Маркизовых островах: «Хочешь ближе узнать человека – съешь его». В ближайших планах моего бессмертного театра – «Арлекин – король людоедов, или Семимильные сапоги», сочинение Лопе де Вега, по моему заказу им самим сочинённое и подаренное мне лично на приёме у испанского короля.

Я пожал плечами в ответ – что мне ещё оставалось делать? Только пожать плечами.

Мороморо стоял на коленях, головой склонившись к земле. Лицо его было строгим, глаза – серыми и холодными, он втягивал носом воздух и задумчиво поводил плечами.