Я заглянул в кладовку, в кухню, в лабораторию, прошёл по жилым помещениям – никого. Вернулся в гостиную.

– Здравствуй, – сказал люминар. – Садись, в ногах правды нет.

Я присел на кушетку, прижавшись спиной к стене.

По экрану, опушённому пылью, ползли мелкие белые паучки – звёзды. Они плели свою нехитрую паутину, прошивая маленькую вселенную золотыми нитками света.

– Комедия дель-арте, – сказал люминар почему-то голосом Мороморо. – А-ля Карло Гоцци, только на манер «Звёздных войн». Чудо Георгия со Змием осовремененное. Добро побеждает зло.

Звёздный плеск на экране сменился тревожным шумом – словно где-то за незримой чертой поднималась стена цунами. Рыбий хвост созвездия Козерога исчез под чёрной волной; я услышал смех. Мороморо. В его смехе прятались слёзы. Вселенная подёрнулась дымкой; звёзды гасли, и перед тем, как совсем погаснуть, сливались в пылающие кресты.

Они горели – анхи, тау, свастики, круцификсы, – обливая пространство кровью. К ним приближалась ночь.

– Звездоед, – сказал люминар. – Уроборос, слыхал о нём? Беспощадный, злобный, кошмарный, главный антигерой нашей трагедии… Комедии, конечно, я извиняюсь. Сервантес что говорил? Самая смешная вещь в мире – это трагедия. Жертва – дева Вселенная, она же – главная героиня. Между нами, – голос люминара стал скользким, словно его смазали салом, – дура она спесивая – гордая, изворотливая, изменчивая, любвеобильная, как крольчиха. А ещё… ой, я молчу. То, что было сказано, – между нами.

Изображение в люминаре сменилось новым: в бархатной черноте пространства плыла эскадра боевых кораблей; ощерившиеся иглами пушек, в ауре силовых полей, в чёрных точках киберов-камикадзе, дремлющих в ожидании боя на магнитных стартовых направляющих, корабли провели маневр и построились треугольником. Вершина его была нацелена на созвездие Девы.

В правом углу экрана побежали строчки секунд: 7, 6, 5… 1, 0. Время остановилось; звёзды горели, как свечи; эскадра из семи кораблей готовилась принимать бой. Звуки реквиема, печальные. Из пустоты в полупарсеке от головного крейсера выплеснулось что-то огромное, бесконечное, отливающее серебром стали, погасило звёздные свечи, растянулось быстрой петлёй и замкнуло корабли в сферу.

Первым ударил флагман; чёрные осы киберов-камикадзе вырвались из своих гнёзд и подхлёстываемые плетьми пламени ринулись в объятия смерти. Они лопались, как воздушные пузыри, так и не долетев до цели.

Заработали корабельные пушки; лиловые облака взрывов заполнили пространство экрана. Лучи смерти, подобно стрелам Зевеса, летели под звуки реквиема и били наугад в пустоту.

Вселенная превратилась в ад.

Потом всё разом исчезло, экран стал пуст. Слабо горели звёзды, голос их навевал сон.

Они пели про златокудрую вульву, мелодия набегала волнами, тяжёлыми песчаными волнами марсианских морей. Веки отяжелели. Надо было встать и уйти. Заставить себя подняться, разорвать паутину звёзд, но воля моя уснула, таяла, словно воск, а кровь превращалась в ртуть.

Кто-то тихо дышал мне в затылок. Стена за моей спиной сделалась податливой, мягкой. Я чувствовал сквозь тихую дрёму чьи-то осторожные пальцы – они гладили мою шею, медленно забирались за воротник, расстёгивали пуговицы рубашки, лёгкая, словно сон, ладонь, касалась моей груди, ласково придавливала сосок, отпускала, перемещалась ниже.

Я почувствовал кожей упругую струну языка, влажную мякоть губ, – как они играют, поют, выводят на моём теле понятные и простые слова под музыку любви и желания…

Я проснулся от звуков и голосов, увидел свою одежду, комом лежащую на полу, поднялся; в куполе никого не было. Серый экран люминара светился мёртво и холодно. Звуки доносились снаружи.