Прикурил, задумался. Доктор понял, о ком. Галю вспомнил. Он положил Нечаеву на плечо ладонь и, помолчав немного, спросил:

– Вась, сходим завтра к ней? Перед отъездом.

– А ты с Голубцовым договорился насчёт транспорта?

– Я Сару попросил.

– Э-э-э…

Два года назад в Кие разбился вертолёт. Прилетали за красной рыбой. Ну, и попутно разные грузы с полигона для Божка в хозяйство добросить. Божок в Кию тогда послал с вертолётчиками Петю Канюкова, который в своё время служил у него прапорщиком, а по истечении контракта так и остался на севере, женился, обзавёлся добротным хозяйством, занялся рыбалкой, охотой, шоферил. Мог добыть что угодно. В те годы рыбы изобилие было. И сёмгу таскали, и нельму, голец косяками шёл в сети. Икру солили бочками. Не только начальству, простым смертным доставалось, даже солдатам на праздники давали.

Петя и споил вертолётчиков. Сам-то давненько пристрастился, в запои, бывало, уходил на недели. Стали взлетать, да не рассчитали крен. Вертолёт чиркнул винтом по песку и рухнул. Экипаж практически не пострадал, так, ушибы, ссадины. Командир лёгким сотрясением мозга отделался. Но были солдаты. Один погиб, сгорел. Не успели вытащить. Канюкова взрывом так высоко подкинуло, что все подумали: конец Петеньке. Лежал без признаков жизни. Потом вдруг вскочил и, протерев глаза, спросил, а что, собственно, случилось? Оказалось, пьяный как зюзя. Спал. Потому и не переломался, расслаблен был. Каким-то осколком Пете повредило артерию на руке, отчего потом не прощупывался пульс, и часто принимали за мёртвого. Напьётся и лежит бездыханно, соседи или кто там подвернётся добросердный, потрогают руку, где обычно пульс щупают, и поднимают панику. Сразу, конечно, вызывают фельдшерицу поселковую или доктора от ракетчиков. Морока с Петей Канюковым! А ему, дурачку, как с гуся вода. Ходит, хихикает да про случай с вертолётом рассказывает, иногда по несколько раз одному и тому же человеку.

Обломки вертолёта до сих пор лежат рядом с деревенским погостом. Доктор с Василием Васильевичем, как проснулись, пошли искать Голубцова. Но сначала сделали крюк.

– Вот здесь и случилось, – Нечаев кивнул на куски дюралюминия, лопастей и остатки кабины. Двигатель, аппаратуру после катастрофы вывезли на полигон. Командира экипажа судили. Отбывал срок в колонии общего режима под Архангельском.

– Солдатика где похоронили, не знаешь, Василь Василич?

– Отправили на родину. В цинковом, как водится, гробу. За что пацану смерть безвременная?

– М-да. Матери-то каково?

– Матери… А отцу?

Постояв в молчании, они прошли до кладбища. Галин холмик среди прочих, наполовину занесенных песком, выделялся. Памятничек был покрыт свежей серебрянкой, блестел. Звёздочка на солнце светилась алыми лучами, как будто внутри лампочка. Невысокую деревянную оградку Василий Васильевич выкрасил ярко-синей краской. Песок постоянно выметал. Помимо обязательных в тундре ромашек, росли какие-то дивные, похожие на орхидеи, цветы, что поразило Геннадия. На севере, и такое.

– Специальный сорт из Голландии, – пояснил Нечаев. – Катюше приходит «Юный натуралист», ещё в прошлом году подписались. Так в одном из номеров про этот морозоустойчивый сорт было пропечатано и адрес фирмы. Ну, я написал. Не поверишь, через месяц семена прислали бесплатно. Просили сообщить, как прижились, как растут в наших условиях.

– Прямо диво дивное. Я тут, кроме ромашки, пушицы и морошки, никаких цветов не встречал.

– То-то, брат. Вся жизнь наша диво.

Замолчали. Гена, почувствовав, что Василий Васильевич едва сдерживается, тактично отвернулся. Обойдя вокруг оградки, засмотрелся на Галин портрет. «Удивительное у неё лицо. Симпатичное и в то же время какое-то необыкновенное. Глаза. Господи, так похожи на глаза моей, – вдруг поймал себя на мысли, что назвал ту, ленинградскую, своею. – Интересно, она смогла бы вот так, в ночь, в метель, на какую-то колику кишечную? Жизнью рискнуть. Это ведь героизм, по большому счёту? Ну, да. Конечно же, героизм. Вот лежит, молодая, красивая, горячо любимая. А кому какое дело? Вспомнят ли через десять, двадцать лет?» – доктор глубоко вздохнул и вздрогнул, потому что в этот самый момент Василий Васильевич положил на плечо ему руку.