Когда доктор, исполненный лирических вдохновений, душевно распевал под Володину гитару, к берегу озера слетались куропти и кудахтали в такт музыке. Однажды в кустах мелькнула рыжая мордочка. Лиса, по всей вероятности, тоже искусство ценила. И так делалось хорошо в том высокопарном соитии с природой, что старший лейтенант не отгонял обязательно возникавшие в небе глаза.

В первый день, как приехали в стойбище, хозяйка, когда свечерело, пригласила пить чай. Доктор, бродивший без дела, подумал и тупо отказался. Какой к лешему чай! Жрать охота до колик в животе. Она чай предлагает. Нет, подожду, пока сготовят чего-нибудь, не буду чаем аппетит перебивать. Прошло полчаса. Володина супруга показалась из чума и снова позвала. Чай пить. Тьфу, ты! Они что, совсем озверели? И на этот раз лейтенант отказался. Но, когда ещё через полчаса пригласили на тот же чай, он, окончательно потеряв настроение, пошёл. Хрен с ними, хоть чаю попью, не умирать же на пустой желудок. Но в чуме ждал сюрприз. Полный стол еды. Мясо оленье жареное, рыбные консервы, красовались калачи, испечённые к ужину. Хлеба-то в тундре нет. Откуда? Магазины за оленеводами не ездят. Ненцы запасаются мукой и пекут лепёшки. Печка изготовлена из металлической бочки. На ней же мясо жарят, рыбу. Просто и гениально. Ну, это другой коленкор, радостно потёр ладошки лейтенант и стал умащиваться за маленьким столиком. Пришлось сложить крест-накрест ноги, по-турецки. К такой-то закуси полагалось бы чего-нибудь горячительного. Только не чая.

– Володь, – заговорщически шепнул хозяину на ухо, – может, по сто грамм? У меня спирт есть.

– Давай, давай, – живо отозвался оленевод, не замечая, с какой злостью на них зыркнула супруга.

Разлили по кружкам. Хозяйка в знак протеста демонстративно вышла. Отужинали, однако, превосходно. Хозяин весьма своеобразно мясо уплетал. Захватит зубами и – вжик – ножом перед самым носом. А ножик-то бритва. Как он себе губу не отсечёт, удивлялся лейтенант. Попробовал сам. Чуть не порезался. Пришлось трапезничать по-европейски, вилочкой с ножичком перочинным, в качестве которого использовал оставшийся без дела – и слава богу – скальпель. Мясо было наполовину сырым, наполовину сгоревшим. В глотку не лезло. Но после второго и третьего тостов полезло всё. И чай их пресловутый.

У ненцев не говорят: «Пойдёмте завтракать или обедать». Принимать пищу у них называется «пить чай». К чаю в тундре отношение особое. Воду в сыром виде не употребляют. Неизвестно, какая зараза в озерцах водится. Кипятят. Чтобы вкус придать и вообще улучшить качества воды, заваривают традиционным чаем или же какими-то снадобьями неповторимой, весьма приятной душистости. Теперь старший лейтенант, как только слышал «пить чай», устремлялся на зов, словно прирученный оленёнок.

Утром доктору досталось от хозяйки. Вы, говорит, лечить ребёнка приехали или пьянствовать? И ругалась, ругалась. Володя в это время был дежурным по стаду, что паслось в километре. Большое стадо, голов тысячи три. Заступиться, таким образом, было некому. Лейтенант выслушал упрёки с невероятной стойкостью, несмотря на жгучее желание ответить. Сдержался. Даже пообещал, что подобное не повторится.

На третьи сутки хозяин Володя опять дежурил, но теперь в ночную смену. Когда подошло время спать, хозяйка, смущаясь и не глядя в глаза, пролопотала:

– Вам придётся пойти в другой чум. Там есть мужчины. Я одна с чужим человеком не могу.

Пришлось проситься в соседний чум, где уже лежало человек пять мелких мужичков. «Вошек бы не подцепить», – тяжело вздохнув, улёгся на оленью постель. Перед тем как спать, ненцы заносили минут на пять чадящую головешку, чтобы комаров прогнать. Толку особого не было. Доктор, однако, быстро отключился. Его не жалили, диметилфталат спасал.