Мать Томаса хлопотала у печи, её движения были легкими, почти танцующими. На щеках играл румянец, а в глазах светилось что-то новое, похожее на тайную радость.

«Входи, милая,» – она улыбнулась, вытирая руки о передник. «Я как раз собиралась завтракать. Испекла пирог с яблоками – Томас в детстве так любил его…»

Они сидели за старым столом, и солнечный луч, пробивающийся сквозь чистое окно, расцвечивал простую глиняную посуду золотыми бликами. Чай пах чабрецом и мятой – травами, которые Томас когда-то собирал для матери.

«Сегодня утром такой удивительный гость заходил,» – сказала женщина, разливая чай. «Мартин вернулся – друг детства Томаса. Год назад ушел с рыбаками в море, а вот теперь вернулся.»

Её пальцы чуть дрогнули, расправляя складку на скатерти.

«Спрашивал о Томасе… Весь город говорит о его исчезновении. Разные слухи ходят…» – она помолчала, глядя куда-то вдаль. «А Мартин рассказывал о дальних морях, о чужих городах. О том, как в шторм думал о родном доме, о старых друзьях…»

Анна-Мария заметила, как изменился голос женщины – в нем появились особые нотки, которые бывают только у матерей, говорящих о своих детях.

«Он очень изменился, этот Мартин,» – продолжала мать Томаса, нарезая пирог. «Возмужал, загорел. Но глаза остались прежними – добрые, честные. Как в детстве, когда они с Томасом прибегали сюда, мокрые после купания, голодные как волчата…»

Анна-Мария видела, что женщина что-то недоговаривает. В каждом её жесте, в каждой паузе между словами таилось что-то большее.

«А вы… вы знаете, где сейчас Томас?» – спросила она тихо.

Мать Томаса подняла глаза – в них отражалось утреннее небо и какая-то глубокая, спокойная уверенность.

«Каждая мать знает о своем ребенке больше, чем кажется другим,» – сказала она мягко. «Но есть вещи, о которых нужно молчать. Даже с теми, кого любишь.»

Она снова налила чаю, и разговор потек дальше – о цветах на подоконнике, о ранней весне, о новых травах, что появились на рынке. Но Анна-Мария замечала эти маленькие паузы, эти недосказанные фразы, эти мимолетные улыбки. За ними пряталась какая-то тайна, и молодая женщина чувствовала – эта тайна связана с Томасом.

Из городских хроник:

«В порту его сразу узнали, несмотря на год отсутствия. Мартин всегда выделялся среди других – не столько внешностью, сколько особым спокойствием во взгляде, которое приходит к людям, долго смотревшим в морскую даль.»

Выйдя из дома Томаса, Мартин долго стоял на улице, глядя на черепичные крыши города. Год в море изменил его – кожа огрубела от соленых ветров, в русых волосах появились выгоревшие пряди, а в глазах поселилась та особая мудрость, что дарит человеку постоянная близость стихии.

Он помнил Томаса другим – тихим мальчиком, вечно с книгой под мышкой, мечтательным и немного отстраненным. Они росли вместе, деля хлеб и мечты, радости и горести. Мартин защищал друга от насмешек других мальчишек, а Томас лечил его ссадины и объяснял устройство мира по своим книгам.

А теперь… Теперь весь город говорил о чудесных исцелениях, о немыслимых переменах, о том, как простой подмастерье аптекаря превратился в человека, чье имя произносили шепотом – то ли от страха, то ли от восхищения.

Из размышлений Мартина (записано позже):

«Странно слышать о старом друге такое. Томас всегда был особенным – это я знал лучше других. Но чтобы так… Люди говорят, он менял не только тела, но и души. Говорят, даже старый ростовщик Крамер стал другим человеком после встречи с ним.

А теперь он исчез. Но его мать… В её глазах я увидел что-то такое, отчего внутри стало тепло. Она знает больше, чем говорит. И это знание делает её счастливой.»