Странно, но вскоре после этого мысли начали путаться. В глазах потемнело, и Томас провалился в беспамятство. Последнее, что он помнил – металлический привкус во рту и гулкий стук собственного сердца.
Сознание возвращалось медленно, окутанное ароматами благовоний и свежих цветов. Томас услышал тихий женский смех, похожий на перезвон серебряных колокольчиков.
«Он очень красив,» – прошептал кто-то. «Совсем не похож на простого лекаря…»
«Тише, он просыпается…»
Томас открыл глаза. Над ним склонилось лицо удивительной красоты – смуглая кожа, миндалевидные глаза, губы как лепестки розы. Девушка отпрянула с легким вскриком, но в её глазах плясали озорные искры.
В комнате их было несколько – все молодые, все прекрасные. Их полупрозрачные одежды переливались в свете свечей, как крылья бабочек. Одна играла на арфе, другая курила кальян, выпуская колечки ароматного дыма.
«Господин проснулся,» – проворковала смуглянка. «Позволите помочь вам одеться? Для вас приготовлен чудесный наряд…»
Их нежные руки облачили его в шелка и бархат. Томас никогда не носил ничего подобного – ткани струились по коже как вода, расшитые золотом узоры мерцали при каждом движении.
В пиршественном зале музыка звучала громче, страстнее. Танцовщицы извивались в чувственном танце – их тела, умащенные благовоными маслами, блестели в свете сотен свечей. Длинные волосы струились по обнаженным плечам, монисты звенели в такт движениям.
Томас возлежал на подушках, а они кружились вокруг него, подобно экзотическим цветам. Одна поднесла к его губам гроздь винограда, другая омыла руки розовой водой, третья массировала его плечи.
Смуглянка – её звали Розалина – оказалась особенно искусной танцовщицей. Её тело словно растворялось в музыке, каждое движение было наполнено такой грацией, что захватывало дух. Когда она приблизилась, он уловил аромат жасмина, исходящий от её кожи.
«Вы совсем не похожи на узника,» – прошептала она, склонившись к его уху. Её дыхание было горячим, как пустынный ветер. «Скорее на принца из старых сказок…»
Вино было терпким и сладким, как поцелуи. Розалина кормила его с рук фруктами и сладостями, а её сестры по танцу создавали вокруг них живой вихрь красоты и страсти. Время потеряло значение – существовала только эта ночь, эта музыка, эти прекрасные создания…
Пробуждение в темнице было подобно падению с небес в преисподнюю. Только аромат жасмина, все еще хранившийся на коже, напоминал о том, что роскошная ночь не была сном. И этот контраст – между раем и адом – был страшнее любой пытки.
…Снова роскошь. Снова Розалина с её жасминовым ароматом, снова вино и музыка. А наутро – снова крысы, скребущиеся в углах темницы, снова холод и вонь нечистот. Я начинаю понимать этот узор. Они показывают мне две стороны одной монеты – что они могут дать и что могут отнять.
Искусная игра. Древняя как мир. Сначала сломать человека тьмой и холодом, потом показать ему свет и тепло. И снова во тьму. И снова к свету. Пока он не начнет скулить как побитая собака, молить о глотке вина, о прикосновении шелка к коже.
Но они не знают главного – мой разум давно научился видеть сквозь иллюзии. Пока они думают, что играют со мной, я изучаю их. Каждый шаг по коридорам этого подземного дворца, каждый поворот, каждую дверь. Запоминаю голоса слуг, считаю шаги стражи, отмечаю смену караула.
На последнем допросе я позволил им увидеть трещину в своей броне. Совсем маленькую – лишь намек на слабость. Человек в черном говорил о власти и свободе, а я… я чуть подался вперед, когда он упомянул их тайные библиотеки. В его голосе промелькнуло удовлетворение – он решил, что нащупал струну, на которой можно сыграть.