В тот момент Томас почувствовал что-то странное. Не то просветление, что даёт эликсир – что-то другое. Словно сама жизнь поставила перед ним выбор. И он понял: иногда самые важные решения мы принимаем не благодаря сверхъестественной ясности ума, а просто… по велению сердца.

Томас подошел к полкам с травами. Его пальцы, помнящие каждую склянку, каждый свёрток, уже знали, что нужно делать…

В доме бургомистра снова был переполох. Говорят, молодому господину стало хуже после всех микстур господина Штейна…

В богатом кабинете бургомистра время, казалось, застыло. Тяжёлые бархатные шторы были задёрнуты, создавая полумрак даже в разгар дня. В воздухе висел густой запах благовоний, которыми пытались перебить тяжёлый дух болезни.

Господин Штейн стоял у постели Михаэля, судорожно перебирая склянки в своей кожаной сумке. Его пальцы, обычно такие уверенные, заметно дрожали. Очередное лекарство, уже пятое за утро, не принесло облегчения.

«Я не понимаю,» – бормотал он себе под нос. «Все пропорции верны, все травы свежие…»

Анна-Мария, сидевшая у изголовья брата, не сводила глаз с его бледного лица. Михаэль был совсем юным – всего шестнадцать, но болезнь состарила его за последние недели. Девушка вспомнила, как ещё месяц назад он гонял на лошади по городскому парку, как смеялся над её страхами…

Из дневника Анны-Марии:

«Я никогда не думала, что буду молиться о чуде. Мы же образованные люди, из хорошей семьи. Папа всегда говорил, что чудес не бывает. Но сейчас, глядя на Михаэля… Господи, как же страшно терять надежду.»

В углу комнаты громко тикали напольные часы – те самые, что достались бургомистру от деда. Их мерный ход словно отсчитывал последние капли надежды.

«Господин Штейн,» – голос Анны-Марии дрогнул. «А ваш ученик… Тот молодой человек…»

Штейн резко повернулся, его глаза сузились: «Томас? Он всего лишь подмастерье, самонадеянный невежда.»

«Но я видела…» – Анна-Мария замолчала, подбирая слова. «В последнее время он делал удивительные вещи в аптеке. Я слышала, как люди говорят…»

Странные слухи ходили по городу в те дни. О чудесных исцелениях, о необычных снадобьях. И всё чаще в этих разговорах упоминалось имя молодого подмастерья…

Штейн хотел что-то возразить, но тут Михаэль застонал во сне, и этот звук заставил всех вздрогнуть…

Из дневника Анны-Марии:

«Никогда не забуду, как изменилось лицо господина Штейна при упоминании его ученика. Словно тень пробежала по нему – смесь страха и… ревности? Но мне было всё равно. Когда речь идет о жизни брата, гордость и приличия отступают.»

В комнату вошел бургомистр – грузный мужчина, которого болезнь сына состарила за последний месяц. Его обычно властный взгляд теперь был полон тревоги.

«Ну?» – только и спросил он.

Штейн начал было привычную речь о сложности случая и необходимости терпения, но тут Михаэль закашлялся – глухо, надрывно. На белоснежной подушке появились красные пятна.

«Отец,» – Анна-Мария поднялась со своего места. Её голос, обычно мягкий, звучал неожиданно твердо. «У господина Штейна есть ученик…»

«Подмастерье!» – перебил аптекарь. «Всего лишь подмастерье, который…»

«Который спас дочь кузнеца Мартина,» – теперь уже Анна-Мария перебила его. «И сына булочника. И старую госпожу Герду.»

В доме бургомистра разыгралась настоящая драма. Старый Штейн побелел как мел, когда речь зашла о его ученике. А молодая госпожа… Кто бы мог подумать, что в этой тихой девушке столько решимости?

Бургомистр переводил взгляд с дочери на аптекаря и обратно. В воздухе повисло напряжение, густое, как дым ладана…

После ухода Штейна в аптеке стало тихо. Только всхлипывал ребёнок на руках пожилой женщины, да тикали старые часы на стене.