И тут в комнату впрыгнула, громко плюхнувшись в воду, та самая огромная лягушка. Девочка обрадовалась, всё-таки не одна, и предложила лягушке печенье. Новая подруга закинула пачку вместе с упаковкой в свою широкую пасть и улыбнулась. При этом ее глаза прикрылись, а рот съёжился до точки. Почему это улыбка, знала только Соня. И вот лягушка подпрыгнула высоко, перевернулась на спину, и неожиданно перед девочкой оказалась Некая Фрёкен. Вода доходила ей до колен, губки она надула, глазки нахмурила, а пальчиками делала Соне козу. Девочка захлопала в ладоши:

– Так ты всегда была лягушкой? – спросила. – Ты, ты, – завопила бонна – с тобой любая фрёкен станет лягушкой.

Ученица, не теряя присутствия духа, вежливо спросила:

– Ну, как печенье?

– Вы, милочка, о чем?

– О печенье. – И милочка сделала книксен, не слезая со стула.

Тут Некая Фрёкен высоко подпрыгнула, и в воду шлепнулась знакомая лягушка.

– Так ты попрекаешь меня печеньем?

– Избави Бог, – воскликнула Соня, так мама всегда восклицала, обращаясь к папе, – как ты могла подумать?

– Хорошо. Садись на меня, мы потанцуем. Музыку я включу.

Взобравшись на стул, Соня влезла на широкую лягушечью спину. И тут началась такая невообразимая музыка, что девочка зажала уши, но лягушка начала громовым голосом квакать и при этом подпрыгивать. Веселое настроение передалось всаднице, она подлетала под потолок и звонко шлепалась снова и снова на мягкую спину лягушки.

И тут в комнату влетела Некая Фрёкен, почему-то со шваброй. Она вопила: «Потоп! Тонем!» и при этом работала шваброй, как веслом. Подбежав к своей ученице, она схватила ее со стула и понесла из комнаты со словами: «Сломаешь, стул не для акробатики»,

Лягушки нигде не было, ложной Фрёкен тоже с тех пор никто не видел. Только Соня продолжала ждать свою новую подругу.

Ну, а моя знакомая уволилась с должности бонны. В школе, как она сказала, дети собрались исключительно добрые, хотя про Соню она тоже плохо не говорила.

По правде говоря, проблем у этих деток хватало. Кто-то боялся выйти из школы – могли выкрасть с целью выкупа, кто-то просто не хотел домой. У каждого свое. Никто из них не ходил домой без прикрытия, и я вспомнила, что в наше время про такое не слышали. Первый раз в первый класс меня никто не отводил, как и во все другие дни. Зачем? Семь лет – взрослый человек, через Мытную и Хавский переулок, что я не перейду? А с уроками, чтоб кто-то мне с ними помогал? Если в семь ума нет, то и не будет.