Но младшей кузине не до друзей и даже не до грибов. Рядом оказался гость, мальчик на год ее младше, и бой в тлеющей фазе начался еще до обеда. Теперь он в разгаре. Если бабушка отвернулась, можно врезать и рукой, но конечно, основная битва идет ногами. Наконец, баба Даща, не утруждая себя замечаниями, шлепает Лизку ложкой по лбу. Битва затаивается, но все знают, что добром не кончится, и действительно, как только все вышли из-за стола, раздается громкий рев мальчика-гостя. Родительница уносит его в комнаты. Лизавета побеждает из любой позиции

Так шли наши годы, и вот кончился Тарычевский период моей жизни вместе с окончанием начальной школы.

После четвертого класса тихая добрая наша учительница выпустила нас в пятый. Брошенные на произвол судьбы, мы сорвались с цепи.

Литвишка, маленькая и безгласная, специализировалась на терроризме. Сидя на первой парте у окна, она, разломив пирожок, брала рис по крупинке и запускала его в Мумию. Мумия – это престарелая бабушка учитель, такая ветхая, что казалось, ей не легко усидеть на стуле. Она стряхивала рисинки, не отдавая себе отчета, что это не манна небесная. Взявшись учить нас истории, не понимала, что истории делаем мы сами сподручными средствами, ежеминутно и успешно. Однажды она спросила нас, может ли греческий герой Гектор появиться среди нас. Тут поднялась толстощекая Милка и, держась за парту, чтобы лжемальчик Карпухина не свалил ее с ног, ответила «Нельзя войти в реку два раза». Мумия подняла ветхие веки и вопросила: – Вы уже учились у меня в пятом классе? – Нет, – гордо отвечала Милка.

Нам, как коллективу, плевать было и на Милкину гордость и на Мумию с ее доисторическими вопросами, ведь мы уже собрались на следующий урок – пение.

Звонок. Бегом вниз, там стоит сцена и в углу пианино. Мы торжественно выстраиваемся в два ряда. Петь сидя нельзя, как спать стоя. Нина Митрофановна, не молодая, не старая была нам в самый раз. Стоит перед нами и машет руками. Кто-то дерет горло, кто-то шевелит губами, вспоминая не доеденный дома бутерброд, а задний ряд занимается самовоспитанием. Играют в слова, дают подругам щелбаны, щиплют передним попки.

И вот мы изучаем литературу. Ничего глупее человечество не придумало. Я читала наизусть стихи в полтора года, и помню их до сих пор:

И вдруг с первого класса басни Крылова. Я физически не могла запомнить эту абракадабру. Вставляла свои слова, переставляла всё, что удавалось переставить. Это было мученье. Со страха я дословно с первого раза запомнила какую-то узбекскую сказку «Голубой ковер».

В пятом классе начались СОЧИНЕНИЯ. Начинать следовало с ПЛАНА:

А Вступление

В Главная часть

С Заключение

В каждой части записываешь всё, что нужно сказать, вроде такого: Людмила – душа Татьяны. Татьяна – душа Людмилы. Меняются ведь не только квартирами.

И так далее. А что же там далее?

Я нашла выход. После заключения снова переписываешь все три части. Поставили отметку три, объявили, тема не раскрыта. Как не раскрыта, разве я вступила в противоречие с разделами А,В,С? Нет, толочь воду в ступе я не согласна. Если ПЛАН занял полторы страницы, то с его повтореньем уже три. И тема не раскрыта? Литература стала моим ужасом до самого окончанья школы. Мне кажется, литературу надо преподавать попугаям. Поставить учителей литературы в зоомагазины, и тогда его клиенты узнают от попугаев, что у Татьяны Лариной есть образ, а у них вот, как-будто, и нет.