Легенда о нефритовой красавице Хао Мэй Ксюра Невестина

1. Часть 1

Таково веление небес.

Мать бросила нас с отцом, когда мне было три. Отец постоянно изменял ей, и брак «по залету» держался ровно столько, сколько могла терпеть мать. Я ее ни в чем не обвиняла. У нее новая, а главное нормальная семья, и каждый месяц мне на карточку приходят от нее деньги. Ее новый муж против нашего общения, и мы даже не созваниваемся. Даже по праздникам. Даже в дни рождения.

Кажется мать верила, что отец выполнит все свои родительские обязательства и оплатит мне университет. Как бы не так. Держа в руках предсмертную записку повесившегося отца, в которой он пишет, как сожалеет, что испортил мне жизнь, я не чувствовала ровным счетом ничего.

Уже много лет, почти всю мою сознательную жизнь, мы живем в квартире-комнате, где уединиться можно было разве что в туалете. Даже ванны не было. Мыться приходилось в общественной бане раз в неделю.

Нет, он не пил. Он играл. Всю свою сознательную жизнь мне приходилось сталкиваться с коллекторами-бандитами, которым отец задолжал в очередной раз. Как только долг был погашен, кольцо «азарт-заем-вменяемость-погашение» замыкалось, и все начиналось сначала. И так каждый раз.

До сегодняшнего дня. Сегодня отца не стало. В том месяце меня сильно избили, и мы продали все вещи, что у нас были, включая унаследованную от бабушки и дедушки квартиру. За исключением одной.

Моя флейта из черного нефрита, доставшаяся по наследству и хранимая в семье отца как реликвия. Невероятно дорогая.

В предсмертной записке он написал, что обнаружил себя на пороге ломбарда с флейтой в руках, и осознал, что это была последняя капля. Он пал настолько низко, что встать уже не сможет никогда. И вместо того, чтобы пойти к психиатру, он решил уйти навсегда.

Футляр из черного дерева лежал рядом с мойкой небольшого кухонного уголка, где я его совершенно точно заметила бы. Драгоценная нефритовая флейта была в нем. Не продал за бесценок. Пересилил свою болезнь. Смог же.

Сердце кольнуло, и я закрыла футляр, погладив по лаковой поверхности. Головой я понимала, что нужно постучаться к хозяйке, живущей этажом выше, чтобы позвонила в полицию… найти ночлег, потому что после такого неприятного «сюрприза» продлять со мной аренду старуха не будет, а срок оплаты как раз завтра…

Но я не делала ничего. Я сидела на истрепавшейся подушке и смотрела в окно. За моей спиной был отец – тяжелый и тем не менее худой мужчина. Все же надо было позвонить в полицию, чтобы его сняли. Наши телефоны мы тоже продали, чтобы было на что рис купить, пока мне не выдадут зарплату. Отца-игромана уже давно никуда даже грузчиком не брали. Боялись воровства.

Я устала. И теперь все кончилось. На моих коленях лежал футляр с флейтой, который я нежно поглаживала, не отдавая себе в этом отчета. Мне нужно было так много сделать, организовать похороны, но… где взять деньги на приличествующие традициям ритуалы?

Флейта коснулась моих губ и тягуче-несчастно запела. Музыкальную школу отец оплачивал с выигранных денег еще тогда, когда начинал играть… когда выигрывал. Я не знала. Я была счастлива, что отец так заботится обо мне. И мое счастье усугубляло его болезнь.

Какое-то время я ненавидела себя за это, а теперь это все не имело никакого значения. Долги погашены. У меня на карточке месячная зарплата и мамина передачка, уменьшающаяся с каждым месяцем, потому что я «уже взрослая».

Панический крик ужаса вырвал меня из забвения. Я дернулась, и футляр упал с моих колен. Кричала квартирная хозяйка, увидевшая отца также, как и я час или два назад. Я забыла закрыть дверь. И пусть. Кто-то должен был сделать то, на что у меня не было ни физических, ни эмоциональных сил.

Голова никак не хотела включаться, и осознала, что не могу понять, что она кричала. Я не различала слов. Старуха выбежала из квартиры, оставив дверь открытой нараспашку, и меня затрясло. За моей спиной висел отец, а до меня только сейчас начало доходить, что произошло. Шок сделал из меня амебу.

Футляр разбился. Осторожно положив рядом флейту, я взяла в руки деревянные стенки, надеясь их позднее склеить и обнаружила красную подвеску с кисточкой, спрятанную под подушечкой. Она идеально подойдет для украшения флейты.

Отложив обломки, я взяла флейту и прикоснулась к плетеной подвеске…

***

Яркий солнечный свет ударил мне в глаза. Домой я пришла поздно, уже стемнело, и видимо потеряла сознание от переполнивших меня эмоций, пробудившихся от крика квартирной хозяйки. Она пришла накануне, значит хотела напомнить про оплату.

Что-то твердое уперлось мне в бедро. С закрытыми глазами я вытащила из-за пояса свою флейту, мысленно дав себе оплеуху. Засунуть флейту за пояс? Я вообще в своем уме? А если бы с ней что-то случилось?!

Я пыталась спрятаться от ярких солнечных лучей, но они словно светили со всех сторон, а не из одного-единственного окна. И пол был жестким и неровным настолько, что казалось, будто я уснула на груде камней.

Пришлось открыть глаза. Лучше бы не открывала! Я действительно спала на груде камней! На улице! И, судя по всему, на горячих источниках! Как я вообще здесь оказалась?!

Хорошо, что я не произнесла ни звука. За скрывающей меня насыпью камней я увидела купальню и двух молодых обнаженных мужчин. Это мужская купальня! И, судя по всему, купальня принадлежала богатой гостинице, потому как природный экстерьер я узнать не могла.

Позорище! Если меня поймают, то решат, что я подглядывала за ними! Меня в любом случае поймают, если увидят на записи камер наблюдения. Как я вообще оказалась здесь? Я напилась? А ведь я не помню даже приезда полиции!

Я только и думала о том, что побыстрее бы мужчины ушли, и я вернулась бы домой незамеченной. Если меня не поймают, то и причин просматривать записи камер видеонаблюдения не будет. 

Одним глазком поглядывая в купальню, мониторя передвижения мужчин, я увидела, как на спине одного из них был пересекающий наискосок дымящийся, словно кровоточащий, шрам. Черно-фиолетовый дым с золотыми искорками, словно присыпанный глиттером, был словно спецэффект или фокус. Но не на голой же спине!

Кажется, у меня поехала крыша. «Мэйлин, ты точно не в себе!» – сказала я самой себе, прячась за каменной насыпью. Впереди меня еще были заросли высокой травы, где я могла бы спрятаться если что. Ландшафтный дизайнер постарался на славу.

«Они снимают сериал!» – осенило меня. Два красавчика с длинными волосами – точно в исторической дораме – в купальне. Тогда дымящаяся спина может быть всего лишь работой гримерщика и постановщика трюков.

Я рискнула посмотреть еще раз на мужчин и обомлела. Они снимаются в дораме случаем не в жанре «любовь мальчиков»? Разве пропаганда не запрещена лет десять назад? Тогда зачем второй гладит «раненого» по шраму так… интимно? Мне точно стоит свалить отсюда как можно скорее, пока не застукали!

Следя за безопасностью флейты с привязанной к ней красной подвеской (когда успела?) и тем, чтобы ни один камешек под моей ногой ни укатился, выдавая меня с головой, я медленно спустилась в заросли травы и ненадолго затаилась там.

Непривычная, а потому неудобная одежда наконец привлекла мое внимание, и я перестала вообще что-либо понимать. Я, видимо, всю ночь тусила с теми двумя, потому что я была одета в ханьфу. От пышных юбок я отвыкла с детства, а широкие кофты и вовсе никогда не носила. То есть я зря пряталась. Впрочем… возвращаться к купальне не хотелось. Лучше домой. Если что потом извинюсь за исчезновение.

На мысли вернуться домой в голове возникло несколько совершенно неподходящих образов, которым я почему-то последовала. Выбравшись на людную улицу, я медленно пошла среди гомонящей толпы переодетых в исторические одежды актеров массовки, стараясь не выделяться. В голове крутился один вопрос: «Что вчера было?!!»

– Госпожа заклинательница, хотите булочку? – чуть ли не накинулся на меня уличный продавец. – Совсем свежие вкусные булочки!

Идут съемки? Где камеры? Я запаниковала, но все взяла себя в руки, улыбнулась и достала из кармана мешочек с монетами.

– Одну.

– Горячие, осторожно.

Забрав бумажный пакет, я двинулась дальше по улице. С первым кусочком я поняла, насколько сильно голодна, и даже пожалела, что взяла только одну. Надо было две купить. Купить? Чушь. Я ж не за деньги ее взяла, а за монетку старого образца. Точно скрытая сьемка для дорамы!

Непонятным образом флейта снова оказалась заткнута за пояс, притом мне она не мешала, не терялась и ничего с ней не происходило. Может быть зря ругалась учительница в музыкальной школе?

Во что бы я вчера по пьяни не вляпалась, сегодня пора было делать ноги. Домой. Заодно заберу вещи и узнаю, примет ли оплату за следующий месяц квартирная хозяйка, или мне нужно искать ночлег. И в полицию зайти надо после того, как переоденусь. Узнать… про тело отца.

Я шла вперед, никуда не сворачивая, и не могла найти ни конца ни края съемочной площадки, настолько велика она была. Мне вдруг даже показалось, что я приехала в отдаленную деревню, где люди жили тем же бытом, что и сто-двести лет назад. Но для деревни людей было многовато. Для съемок исторической дорамы, наверное, в самый раз.

Все же я ходила кругами по базару, когда отвлеклась на столик с различными шпильками и услышала знакомый голос. Один из мужчин в купальне! Вздрогнув, я обернулась и удостоверилась, что в десятке метров от меня шли, негромко переговариваясь, те двое, я отвернулась и пошла в два раза быстрее.