Приструнив своевольных наследников, мать взялась за их учителей. Параллельно она давала советы отцу – по экономике, политике. Совершенствованию порядков во дворце. Голова старого вояки-аббари не вмещала столько нового, и, после долгих рассказов о вороватых советниках, о растущем недовольстве в народе, о новшествах, которые ввёл ненавистный правитель соседнего Вереля, он предоставил жене право выполнить все свои капризы, а заодно и утереть нос верельскому королю. Только обретя полную свободу, мать проявила характер.

В весёлом пьяном гомоне, в быстрых переливах музыки и смехе брата утренняя тревога позабылась.

Да, я младший из сыновей аббари. Уже как три года у меня нет магии – впрочем, я ей никогда не пользовался, чтобы потом не отвыкать. Не велика потеря. Да, я не взойду на трон, не войду в летописи Барики и не стану великим. Мне этого даром не надо. Мне по душе весёлая, беззаботная жизнь запасного наследника. Особенно когда рядом любящая семья, пышные сады и бурлящая жизнью столица, где я – самый завидный жених.

«Отправят тебя за горы, где ты погибнешь от чар Ледяной ведьмы, юноша. Но перед смертью всадишь ей кинжал в грудь.»

Разумеется, это – глупости. Совпадение.

Я – сын аббари, и мать никогда не позволит мне воевать.

Новый день – новые поводы для радости.

Джа

Ветер – тёплый, пропитанный морской влагой, больше не обжигал лицо, как днём, а бережно ласкал. Столица погрузилась в сладкую дремоту.

Качались и поскрипывали жёлтые резные фонари, висевшие вдоль набережной. Волны с плеском разбивались о камни. Редкие прохожие поглядывали на нас с любопытством и шли дальше по делам. Чайные закрылись на ночь. Лишь из окошек загорского трактира лился свет. Звучала музыка. Пьяненький, еле стоящий на ногах мужчина пригласил нас выпить. Дамир отказался, а я долго извинялся за резкость брата.

Мы сильно перебрали. Осталось надеяться, что мать крепко спит.

– Какое несказанное удовольствие – свобода в еде и передвижениях, и какая горечь – знать, что каждый раз может быть последним, – брат спугнул прогуливающихся по набережной голубей. – Нет. Тебе не понять, Джа! Только я ощущаю на себе непосильный груз ответственности за будущее Барики.

"Конечно, я никогда не стану аббари, и не обязан буду подавать пример благочестивой жизни. Да, в чем-то мне определённо повезло."

– Веди себя тише, – я обернулся. – Мать дома такое устроит, если узнает. Да и отец…

Дамир моментально заткнулся, а вот мне стало неуютно. Пустынная улица. Сопровождающие в серых балахонах шли за нами, рассредоточившись и избегая света фонарей.

Я подумал: “Может… ну их, пусть идут колонной, как раньше? Нет, Дамиру это не понравится, брат боится, что слух о его порочном поведении дойдёт до отца. Надо попасть во дворец как можно быстрее. Лечь спать. Как хорошо, что родители живут в другом крыле…”

Мысли путались, а в теле, напротив, чувствовались лёгкость и приятная невесомость.

– Вот и закончился день, Джа, – снова заговорил Дамир, к моему облегчению. – Мир не перевернулся. Предсказание – ложь. Обман, обман – твои туманные виденья, и только красное вино дарует мне прозренье, – переиначил он строки древнего поэта. – Завтра я сам выпорю ту домарку.

Мы повернули в сторону ремесленной улицы. Резко стемнело. Фонарей здесь не было. Слабый лунный свет падал на стены домов, выложенные из белого известняка, и вымощенную камнем дорогу. Окна домов темнели провалами. Ремесленники не зажигали лампы без крайней нужды, ведь работать после заката запрещало двухсотлетнее повеление аббари Салида, за выполнением которого следил весь квартал.