Девушка только фыркнула.

– Понимаешь, ярмарка только через пять дней начнётся.

– Думаешь, мы сможем туда пойти?

– Непременно пойдём! Там знаешь, как здорово будет! И всякие аттракционы, и жонглёры, и вкусняшки, и цирк-шапито!

– Никакого цирка, – отрезала Алиса. – Ненавижу цирки, зоопарки и всё, что с этим связано.

– А знаешь, какой самый опасный цирковой зверь? Не лев, не тигр, а медведь. Он один из всех явно не проявляет агрессии. При этом только что улыбался, добродушно топтался на месте, и вдруг – бац! Взмахом лапы срывает тебе скальп, – с удовольствием пояснил Шарра. – Хотя я вообще животных не больно-то люблю.

– Людей, как я понимаю, тоже, – не без яда произнесла девушка. – Но хватит препираться. На ярмарку сходим, не возражаю, а сейчас у меня есть одно дело… вернее, обязанность. Я должна навестить моего пажа. Будущего пажа. Его уже давно должны были выпустить из заключения и, кажется, он сейчас не на занятиях.

– Делать мне больше нечего. Лучше влезем на донжон, я тебе такое покажу! Вид с верхотуры открывается – закачаешься! Будем плеваться оттуда, или швырять водяные бомбы, или грифонов дразнить.

Но Алиса была тверда.

– Нет, сначала к Маюте, – заспорила она, – я несу за него ответственность, я обещала его родителям!

– Да никуда не денется твой деревенский дурачок! – вспылил Лесной лорд, сразу став похожим на разозлённого паука. – Подумаешь, крестьянское отродье. Небось, навозники только рады были сбагрить тебе пащенка.

– Шарра!

– А что? Скажешь, я не прав? От него неприятностей как дерьма в заднице. Чего морщишься?

– А нельзя было как-нибудь по-другому выразиться?

– Какашек в попе, что ли? Смысл-то один. Экие вы, барышни, нежные.

– И ничего не… в общем, переживу.

– А на твоём месте я бы давно выгнал крестьянского недоумка. Или продал зангибарцам. В рабы. Всё ж таки хоть какая выгода.

Алиса подавила вспыхнувшее негодование и постаралась взять себя в руки. В конце концов, Шарра не был виноват в том, что его так воспитали, в этом мире классовые предрассудки впитывались с молоком матери. Да и её собственный мир, скажем так, вовсе не был от них свободен.

– Разум без жестокости – свойство мудреца, жестокость без разума – свойство скотины, – пробормотала она.

– Кто скотина?! – мгновенно заорал он. – Это я скотина?!

– Нет-нет, э-э-э… это я просто так. Мысли вслух. И не мог бы ты раздобыть для ребёнка пакетик сладостей?

– Пакетик сладостей?! Пакетик мышиного яда! И того было бы жалко!

– Пойми, Шаррочка, Маюта же совсем ещё маленький. Может быть, он там плакал, под замко́м. Или его плохо кормили.

– Ничего себе маленький! Да на таких только воду возить!

– Маюте всего десять, – Алиса просительно погладила приятеля по руке. – Ему, наверное, без родителей очень одиноко. Ведь ты же был когда-то маленьким? И тебе бывало одиноко?

– Я? – Глаза его были похожи на окна заброшенного дома, где тёмными тенями снуют призраки. – Одинокий? Как сторож на посту. Всегда. Я вообще без родителей всю жизнь живу.

И он засмеялся визгливо, дёргая плечами и впалой грудью, хлопая себя по тощим ляжкам.

– У меня тоже родителей нет, – сказала она, отводя взгляд. – Но я же не жалуюсь… только пла́чу иногда.

Он со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы.

– Ладно, если уж ты такая сентиментальная клуша, зайдёшь к мелкому потом и обслюнявишь. БЕЗ МЕНЯ. А сейчас – вперёд, на штурм цитадели!

С невообразимой ловкостью он сделал в воздухе кульбит.

С такой огромной высоты местность вокруг выглядела, будто разноцветный кафтан великана, небрежно сброшенный наземь. Блестящим серебряным поясом извивалась речка Вертишейка; золотые заплаты пшеничных полей чередовались с зелёной штопкой дубрав и рощиц. Вдали в жемчужной дымке подобно косматой меховой опушке темнел лес.