Утро выдалось серым – как и неделя, месяц, год. Светлана шла по улице с видом человека, который давно не ждёт поворота. В руках – кофе из автомата, в глазах – вечный скепсис.

Она работала в банке, где каждый день был точной копией предыдущего. Бесконечные отчёты, коллеги, вечно обсуждающие акции, и начальник, который не знал, как её зовут. У неё были кот и тишина. Иногда – книги. Иногда – воспоминания, которых не хватало на то, чтобы по-настоящему чувствовать.

Тем утром она решила пройти другим маршрутом – просто чтобы доказать себе, что может. И наткнулась на неё: «Лавка Марселя».

Вывеска была выжжена на тёмном дереве. В окне – всё и ничего: куклы, перья, часы, музыкальные шкатулки. Всё будто звало – но не обещало.

Она вошла. Колокольчик не звякнул. Зато воздух изменился – как будто за дверью она оставила обычное течение времени.

Марсель сидел за прилавком, обложенный записями и чернильницами. Улыбнулся чуть заметно – взглядом.

– Вас долго не было, – сказал он.

– Мы… знакомы? – растерялась Светлана.

– Душа узнаёт не по имени.

Он достал из ящика маленькое круглое зеркальце. Без оправы. Стекло было чуть мутным, как будто хранило не отражение – память.

– Это зеркало не показывает лицо. Только то, чего вы больше всего избегаете.

– Оно страшное?

– Оно – честное. А правда пугает только тех, кто забыл, как дышать свободно.

Светлана унесла зеркало домой, не понимая зачем. Положила на стол, убежала на работу, вернулась. Всё – как обычно.

Но ночью, проснувшись от беспричинной тревоги, подошла и взглянула. Ожидала – чего угодно. Но не это.

В зеркале была она. Моложе. Смешная стрижка, рваные джинсы, кисти, краски. Искрящиеся глаза. Та, что мечтала стать художницей. Та, что рисовала не для лайков, а чтобы не задохнуться.

И рядом – мольберт. Свет в окно. И голос – её же, но живой:

«Ты ведь пообещала. Себе. Что никогда не станешь серой. Что выберешь – даже если страшно.»

Наутро она вынула старые холсты. Протёрла пыль с ящика с красками. Села. Рука дрожала. Страх был почти физический. Не страх провала – страх памяти. Что однажды она выбрала удобство. И закрыла себя.

Но когда кисть коснулась холста, она почувствовала: что-то вернулось. Не всё. Но начало.

В последующие дни она рисовала по ночам. Днём – банк. Вежливость, графики, отчёты. А ночью – цвет. Светлана впервые за долгое время чувствовала себя живой.

Она разместила одну из работ в старом блоге. Без подписи. Без надежд. Через день – комментарий:

«Вы не выставлялись раньше? Этот стиль будто оживляет сны.»

Потом – письмо от галереи. Маленькой, но настоящей. Приглашение поучаствовать в коллективной выставке. Не обещание славы. Но – признание.

В ту ночь зеркало вдруг помутнело. Исчезло отражение. На стекле проступила надпись, будто выцарапанная светом:

«Когда ты видишь себя – отражение больше не нужно.»

Светлана снова пошла в переулок. Лавки не было. Только старая афиша, как будто нарисованная вручную:

«Лавка Марселя. Закрыта до тех пор, пока не появится тот, кто не ищет, но готов принять.»

Она улыбнулась. А в кармане – зеркальце. Пустое. Но хранящее свет.

Юрий всегда считал, что он не из тех, кто верит в чудеса. Задумчивый и немного усталый, он предпочитал не ожидать, а анализировать. Каждую вещь, каждого человека. Всё вокруг – как загадка, которую он собирался разгадать, не полагаясь на случай.

Он был писателем. Но не известным. Скорее, почти никем. На его счету была пара книг, несколько статей и неудачных проектов. Его работы не становились бестселлерами. Да и публики он не имел. Он был автором для немногих, и это устраивало его – в какой-то степени. Он не был слишком амбициозным, хотя иногда ему хотелось чувствовать, что его слова, возможно, могут повлиять на чью-то жизнь. Но это было слишком высоко для его обычных рассказов.