— Когда полетим обратно, — страха в голосе Адель поубавилось. — Пожалуй, я пока не буду глаза открывать. Жаль, что медведь не ездовой…

Тут я оглушительно захохотала. Это была очень хорошая идея, сделать для Жака седло. Он давно уже на кнут напрашивался. Только вот тогда и гильотина не понадобилась. Жак бежал внизу под нами так быстро, что каждая ветка грозила снести начисто голову. Надеюсь, наш медведь оную не потеряет.

Адель молчала, а я вдруг задумалась о мести. Так уж ли она сладка, какой казалась? И не обманываю ли я саму себя, говоря, что мстить не собираюсь?

— И почему Жак в коня не оборачивается? — от страха у Адель язык развязался. — Это ведь гораздо удобнее!

— Не говорите об этом Жаку, он вам не простит. Хотя… Хотя это решило бы его проблемы с муравейниками.

— Муравейниками? — девушка переспросила, заметно расслабившись.

— Для медведя мед — то еще лакомство. Иногда Жак забывался и мне приходилось вытаскивать его липким, сладким и голым из очередного муравейника.

Взрыв смеха унесло потоком ветра.

Я уже давно так не веселилась. Адель стала для меня глотком свежего воздуха. Возможно… Возможно мне это и нужно. Вот какая месть для меня будет слаще сахара.

Король еще успеет пожалеть, что развязал эту войну.

4. Рыжая бестия

— Мадам и мадемуазель, не были бы вы столь любезны подать мне мою одежду? Нынче густая шерсть не в моде, и я продрог до костей в ожидании ваших персон! — последние слова Жак выкрикнул, громко стуча зубами. — Я не хочу кормить всяческий гнус своей кровью! Подумайте, мадам, что будет, если Нуавье заполонят мухомедведи.

— Конечно, Жак, городок этого не перенесет! Но, думаю, твоя голая персона испугает их больше, чем мифические мухомедведи…

— Мадам… — Жак простонал в голос, выглядывая из-за ствола старого дуба. — Сжальтесь!

— Я тебя предупреждала…

— Да откуда мне было знать! — Жак вновь застучал зубами и выглянул уже с другой стороны. — Перепутал… У меня не было карты с собой…

— Ври, да не завирайся, Жак.

Сердито хмурясь, я поправляла простенький жакет и прилаживала к голове мятый чепец. У меня не выходило его пристроить как нужно: то косы выпадали, то завязок не хватало, то кружево на глаза лезло. После бессонной ночи терпение у меня иссякло. Уставшая Адель с темными кругами под глазами куталась в вязаную шаль и смотрела на меня как нахохлившаяся сова. Беды Жака ее не волновали. Она то и дело недовольно смотрела в его сторону, вспыхивая болезненным румянцем и припоминая не столь радужное утро.

Жак добрался до Нуавье быстрее нас. Поблуждав вокруг негостеприимного городка, который больше на поселение походил, ушел в деревеньку, где, как назло, была пасека.

Очнулся Жак не в муравейнике, но пчелы его расписали так, что без слез и не взглянешь: заплывшие глаза, губы что плюшки — красавец хоть куда!

Набрел на нас Жак тогда, когда мы, приземлившись, старательно обмывались в ручье. Благодаря зелью холода не чувствовали. И хотя сила зелья исчезла бы с первыми лучами солнца, нас смущал запах, который могли услышать люди.

Каким же было наше удивление, когда, сидя на заросшем осокой берегу ручья, мы обернулись и приметили красавца Жака, прятавшегося в каких-то кустах. Только светлая голова с опухшим и отечным лицом торчала, будто свечка на именинном торте.

Вот и получил Жак холодную примочку сначала от Адель, позже от меня. И хотя он клялся, что не видел нас обнаженными и только большая нужда заставила его выйти на наши голоса, мы ему не верили. Кожа парнишки не была покрыта зельем, и сейчас он отчаянно мерз.

— Вот что с тобой делать, Жак? Скажи мне? Стоит тебе зайти в городок, как все узнают, что ты разграбил пасеку!