– Теперь медкомиссия, – отчеканила Цербер, протягивая ей кипу направлений, словно приговор. – А потом сюда, за пропуском. И тогда уже начнешь работать.

«Тогда уже…» – пронеслось в голове Илонки. О, эти слова звучали как обещание рая после чистилища. Но сначала – медкомиссия. Илона уже предвкушала все «прелести» советской медицины, но это было уже совсем другая история. Главное, что ее «золотое дно» оказалось сперва глубокой ямой из бумаг и нервов. И это было только начало.

Когда, наконец, Илона, облегченно вздохнув, выползла из кабинета отдела кадров, ей так захотелось скорей домой, что она готова была не просто рыдать… Ей хотелось свернуться клубком, исчезнуть, раствориться в воздухе.

Илона шла к выходу по длинному, тускло освещенному коридору, который, казалось, вел в никуда. Снующие туда-сюда люди с папками и документами, их серые, озабоченные лица, мелькающие в полумраке, – все это тревожило Илону до дрожи. Все было чужое и чуждое. Они двигались с какой-то отлаженной, механической точностью, словно винтики в огромном, бездушном механизме. Никто не улыбался. Никто не смеялся. Просто шли, не замечая никого вокруг.

Еще вчера Илона была школьницей. Семнадцать лет – это же целая жизнь, наполненная звонким смехом подружек, запахом мела и свежих чернил, шелестом страниц атласа мира, который она мечтала объездить. Еще вчера она сидела за партой, мечтая о Пушкине и далеких странах, о том, как будет студенткой, а потом учителем. Ее тетради были исписаны стихами, а портфель был полон не только учебников, но и надежд.

А сегодня… Сегодня она была просто «рабочей». Семнадцать лет. Целая жизнь впереди, а казалось – уже конец.

Когда она, наконец, выбралась из лабиринта коридоров на улицу, еще по-летнему теплый ветер ударил в лицо, но даже он не смог разогнать удушающее ощущение, которое навалилось на нее внутри. Завод, огромный, мрачный, с бесконечными рядами стен из красного кирпича, казался не просто зданием, а каким-то чудовищем, которое медленно, но верно проглатывает и перемалывает души.

Илона сжала кулаки, пытаясь удержать подступающие слезы. Душа сжалась в комок, спряталась где-то глубоко внутри, не желая принимать эту новую реальность. Она хотела быть учителем, библиотекарем, художником, да кем угодно, только не этим. Она хотела читать книги, а не собирать микросхемы. Хотела видеть мир, а не тусклые стены завода.

Вчерашняя Илона, с ее мечтами и наивными представлениями о взрослой жизни, казалось, умерла где-то там, в душном кабинете отдела кадров. А на ее место пришла другая – грустая, испуганная, с липким ощущением тревоги на душе, которая никак не уходила.

Сейчас перед ней стояла новая задача. Как теперь добраться до родного дома – это был еще тот квест. Электричка только вечером в 6 часов, а сейчас, по ощущениям, только 10 утра, и между этими временными точками лежала целая вечность, а заодно и какая-то непонятная планета, на которой она оказалась. Что делать?

Илонка стояла у заводских стен, в небе сияло яркое, хоть и осеннее солнце, которое нагло светило, будто издеваясь над ее внутренним апокалипсисом. Было тепло. И Илонка, в приступе отчаянной гениальности, решила, что пойдет домой пешком. Она приблизительно знала дорогу, а поэтому, недолго думая и не просчитывая последствия, пустилась в столь рискованную авантюру. О том, что это была не просто авантюра, а самоубийственная миссия по уничтожению собственных стоп, Илонка поймет позже, а пока ей ее план казался единственно верным. И она двинулась к намеченной цели – домой.

Она ускорила шаг, почти побежала прочь от заводских ворот. Домой. Где пахнет мамиными пирогами, где уютно и тепло. Где есть книги и тишина. Где можно закрыть глаза и представить, что все это – лишь страшный сон.