«Какая проходная деревня!» – подумал Дон.

Рынок и площадь были прикреплены к бусам отдельным узелком, тут движение закруглялось и ненадолго вовлекало путника в происходящее, но всё равно деревня оставалась топологически неотличимой от пищеварительной системы червя. Шла вторая половина дня, рынок был уже пуст, и на площади было безлюдно.

– Правая задняя! – вдруг услышал Дон.

Повернув голову в сторону голоса, он увидел поджарого мужчину лет сорока пяти, без дела сидевшего на крыльце дома, самого ладного во всей деревне.

– Простите?

– Правая задняя подкова, ухналь выпал.

Мужчина поднялся с крыльца, отворил калитку и вышел к Дону.

– Хотите посмотрю?

Дон кивнул. Мужчина успокаивающе погладил мула, легонько тронул за ногу, и Фёдор, словно понимая, что от него хотят, сам приподнял копыто. В подкове в самом деле не хватало одного гвоздя.

– Могу подковать. Делов на две минуты.

– Вы кузнец, – догадался Дон.

– Ковач, – представился кузнец.

– Дон, – представился Дон.

Мужчины пожали друг другу руки. Ковач объяснил, что надо свернуть в соседний проулок и обойти дом вокруг – там обнаружилась кузница, которая занимала всю его заднюю часть и была не видна с парадного входа.

Дело действительно заняло не больше пары минут, хотя обычно выполнение подобных обещаний растягивается минимум на семь. Кузнец не торопился, производя каждое движение текуче и в своём темпе. Шевелись он чуть быстрее, это выглядело бы как суета, медленней – как неуверенность или леность. Это не был танец, понятный ритм и внешняя красота отсутствовали, но за всем его действом ощущалось проявление невидимого постороннему глазу высшего порядка.

– Сколько я вам должен?

– За один гвоздь? Нисколько. Я ведь сам предложил.

– Этак вы разоритесь, – пошутил Дон.

– Горе мне как кузнецу, если я на гвоздях прогорю! – ответил Ковач без тени улыбки.

– То есть дело спорится?

– Можно сказать и так. Мне хватает, а жадничать зачем?

– Вам? А семье?

– Остались только сыновья, но они большие уже, зарабатывают сами. Жена меня оставила.

– Умерла?

– Нет, зачем же сразу так, – махнул рукой Ковач, – просто оставила. Ушла к другому.

– Сыновья помогают?

– Старший заказывает у меня обручи для бочек. Бондарь он. Средний – пекарь, от него никакой пользы, – усмехнулся кузнец. – Младший – офеня, промышляет по ярмаркам, раз в несколько месяцев приходит за мелочовкой.

– Дети берут у вас товар?

– И платят честную цену.

– Неужели не пошли в подмастерья?

– У них своя жизнь, к тому же тут не так много работы, мы справляемся.

– Вы?

– Я и другой кузнец.

– И как он?

– Я на коллег не наговариваю, – сказал Ковач, едва заметно скривив рот.

– А по-человечески? Ну, если не как мастер о мастере, как человек он как?

– На людей я тем более не наговариваю, – произнёс кузнец мрачно.

Дон, очевидно, задел больное место, но дальнейшие расспросы были бессмысленны, хотя можно было попробовать зайти и с другой стороны:

– Дочка его, говорят, захворала.

– Жених? – недоверчиво покосился Ковач.

– Нет, что вы.

– Лекарь?

– Нет. А ловко вы гвоздь обнаружили, – решил всё же сменить тему Дон.

– Ерунда! – смутился кузнец. – Просто намётанный глаз.

– Это сколько же метать надо, чтобы вот так?

– Лет тридцать, – пожал плечами кузнец. – Приходит человек с лошадью, поднимаешь ей ногу, смотришь – подкову пора менять. И так тысячу раз. В тысяча первый приходит человек с лошадью, смотришь на копыто сбоку и понимаешь, что ногу можно не поднимать, и так всё понятно – подкову надо менять. И так десять тысяч раз. В конце концов человек просто проходит мимо с мулом…

– …и ты понимаешь, что гвоздь выпал.

– Верно! – улыбнулся Ковач.