Белинда недоуменно воззрилась на меня:

– Монахини в ночном клубе?

– А почему нет? Если даже епископы посещают вечеринки в саду.

– Это не одно и то же…

– Развлечения – они во всем мире развлечения, – пафосно возразил я. – Особенно присматривайтесь к тем, кто носит платье с длинными рукавами или эти модные перчатки по локоть.

– Почему именно к ним? – спросила Белинда.

– А вот догадайся. Если встретите кого знакомого, установите, где живет. К часу дня возвращайтесь в гостиницу. Увидимся там.

– А вы чем заняться планируете?

Я неторопливо оглядел помещение.

– Мне нужно тут многое изучить.

– Кто бы сомневался! – хмыкнула Белинда.

Мэгги вскинулась, но от обязательной нотации Белинду спасли восторженно-благоговейные ахи, охи и вздохи, внезапно заполонившие клуб. Зрители едва не попадали со стульев. Измученная неудачными попытками актриса выбралась из ужасной ситуации простым, но гениальным и очень эффективным способом: опрокинула жестяную ванну и воспользовалась ею, как черепаха – панцирем, чтобы скрыть стыдливый девичий румянец, пока преодолевала ничтожное расстояние до спасительного полотенца и закутывалась в него. Величественная, как Афродита, вышедшая из пены морской, она с божественной милостью поклонилась публике. Ни дать ни взять леди Нелли Мелба, навсегда расстающаяся с Ковент-Гарденом. Публика экстатически свистела и требовала продолжения, и пуще других неистовствовали те, кому за восемьдесят, но тщетно: репертуар был исчерпан. Актриса мило покачала головой и засеменила прочь со сцены, сопровождаемая роем мыльных пузырей.

– Вот это да! – восхитился я. – Бьюсь об заклад, никто из вас до такого бы не додумался.

– Белинда, пойдем, – процедила Мэгги. – Нам здесь не место.

Они встали. Огибая меня, Белинда шевельнула бровью, что было подозрительно похоже на подмигивание, ласково улыбнулась, сказала: «Вот таким вы мне больше нравитесь» – и оставила меня гадать о смысле этой прощальной фразы. Я счел нужным проводить девушек взглядом до выхода и убедиться, что никто за ними не последовал. Однако кое-кто последовал – очень толстый и очень плотно сбитый мужчина с огромными вислыми щеками на добродушном лице. Но вряд ли это имело какое-то значение, поскольку сразу же за ним двинулись еще несколько десятков посетителей. Развлечение миновало свою кульминацию, а поскольку такие выдающиеся представления давались весьма редко, всего-то трижды за вечер семь вечеров в неделю, посетители потянулись на другие пажити, где травка позеленее и крепкие напитки стоят в четверть от здешних цен.

Клуб наполовину опустел, дым подрастаял и, соответственно, улучшилась видимость. Я осмотрелся, но в этом кратковременном затишье не увидел ничего интересного. Появились официанты. Я заказал шотландское, и мне принесли напиток, в котором скрупулезный химический анализ, возможно, обнаружил бы следы виски. Пожилой уборщик мыл крошечный танцпол расчетливыми стилизованными движениями жреца, отправляющего священный ритуал. Музыканты, милосердно прекратив свою какофонию, с энтузиазмом хлебали пиво, поднесенное каким-то глухим клиентом.

И тут я увидел ту, ради которой пришел, но понял, что вряд ли смогу смотреть на нее долго.

В дальнем конце зала стояла в дверном проеме Астрид Лемэй. Она застегивала на плечах пелерину, а другая девушка шептала ей на ухо. Судя по напряженному выражению лица и торопливым движениям незнакомки, речь шла о чем-то срочном. Астрид несколько раз кивнула, затем почти бегом пересекла танцпол и выскочила за дверь. Я двинулся вслед за ней – конечно, не так поспешно.

На улице я прибавил шагу и, когда она сворачивала на Рембрандтплейн, держался уже в нескольких футах. Она остановилась, я тоже. Я смотрел туда же, куда и она, и слушал то же, что и она.