Кукла на цепочке Алистер Маклин

– Через несколько минут наш самолет совершит посадку в Амстердаме, в аэропорту Схипхол. – Голландская стюардесса объявила это медовым, начисто лишенным акцента голосом – точно такие же голоса звучат на десятке европейских авиалиний. – Будьте любезны, пристегните ремни и погасите сигареты. Мы надеемся, что полет доставил вам удовольствие, и уверены, что вам понравится пребывание в Амстердаме.

В пути я перекинулся со стюардессой парой слов. Как оказалось, эта обаятельная девушка смотрит на жизнь с неоправданным оптимизмом. По крайней мере дважды я с ней не согласился: полет не доставил мне никакого удовольствия, и я не жду, что мое пребывание в Амстердаме будет приятным. Что касается авиарейсов, то вот уже два года они для меня сущая пытка – с того дня, когда у «Дугласа DC-8» через считаные секунды после взлета заклинило моторы и мне открылись две истины: лишенный тяги реактивный лайнер имеет те же свойства планирования, что и бетонный блок, а пластические операции бывают очень долгими, очень болезненными, очень дорогими и не очень успешными. Что касается Амстердама, то это, пожалуй, самый красивый город в мире с самыми дружелюбными жителями. Проблема всего лишь в том, что характер моих командировок за границу автоматически исключает возможность получать удовольствие от общения с кем бы то ни было.

Когда громадный «DC-8» благополучно опустился на землю (я не суеверный, но любой самолет может рухнуть с неба), я оглядел его переполненный салон. Похоже, большинство пассажиров разделяли мое мнение насчет дикой абсурдности полетов. Кто не пытался продырявить ногтями обивку, тот либо демонстрировал чрезмерную беспечность, откинувшись в кресле, либо возбужденно болтал, подражая храбрецам, что с язвительной улыбкой на устах весело махали ликующей толпе, катясь в тамбриле к гильотине.

Короче говоря, довольно показательный срез человечества. Определенно законопослушные граждане. Никоим образом не злодеи. Ничем не примечательные обыватели.

Или я несправедлив к ним? В части непримечательности? Чтобы позволять себе подобные уничижительные эпитеты, надо располагать критериями сравнения, оправдывающими применение таковых.

В этом отношении большинству пассажиров не повезло: на борту находились двое, в присутствии которых любой бы выглядел непримечательным.

Они сидели по другую сторону прохода и в третьем ряду позади моего. Я стоял и смотрел на них. И вовсе не потому, что желал привлечь к себе внимание окружающих. Ведь большинство мужчин, в чьих пределах видимости находилась эта парочка, с момента вылета из аэропорта Хитроу только и делали, что глазели на нее. Не глазеть на нее – вот почти безотказный способ привлечь к себе внимание окружающих.

Просто две девушки сидят рядом. Двух девушек, сидящих рядом, можно найти практически где угодно, но чтобы найти вот такую пару, вам придется потратить лучшие годы жизни. Одна с шевелюрой цвета воронова крыла, у другой локоны платиновые с отливом. Одеты легко, в платья мини: брюнетка – в белое шелковое, блондинка – в черное. И у каждой потрясающая фигура, со всей убедительностью демонстрирующая, сколь далеко ушли вперед немногие избранные представительницы женского пола со времен Венеры Милосской.

Да, они умопомрачительно красивы, но не той пустой, банальной красотой, что побеждает на конкурсах «Мисс мира». Они удивительно похожи друг на друга, у каждой утонченная костная структура тела и безупречные черты лица, и несомненный отпечаток интеллекта на этом лице, которое сохранит красоту и через двадцать лет после того, как увядшие мисс мира оставят попытки выиграть неравное состязание.

Блондинка улыбнулась мне, и это была улыбка дерзкая и вызывающая, но вместе с тем дружелюбная. Я ответил бесстрастным взглядом, и поскольку малоопытный пластический хирург не совсем удачно совместил стороны моего лица, выражение этого лица тоже наверняка не располагало к общению; но ее улыбка не исчезла. Брюнетка пихнула блондинку локотком; та отвернулась от меня, увидела осуждающую хмурость компаньонки и прекратила улыбаться. Я отвел глаза.

До начала взлетно-посадочной полосы оставалось меньше двухсот ярдов; и чтобы не воображать, как у самолета отваливается шасси, едва коснувшись асфальта, я откинулся в кресле, закрыл глаза и стал думать о девушках. Уж в чем меня точно нельзя упрекнуть, так это в том, что я подбираю себе кадры без учета некоторых эстетических аспектов бытия. Брюнетке Мэгги двадцать семь, и она работает со мной уже более пяти лет. Умна почти до гениальности, методична, кропотлива, осмотрительна, надежна и почти никогда не ошибается. В нашей профессии не бывает людей, которые вообще не совершают ошибок.

Что еще важнее, мы с Мэгги нравимся друг другу, причем уже не первый год. Эта обоюдная симпатия – без преувеличения гарантия того, что кратковременная утрата обоюдной веры и взаимозависимости не повлечет за собой крайне неприятные и долговременные последствия. Впрочем, она и не настолько слепа, чтобы однажды привести к катастрофе.

Белинда, двадцатидвухлетняя светловолосая парижанка, полуфранцуженка-полуангличанка, получившая свое первое оперативное задание, была для меня практически неизвестной величиной. Не загадкой, а просто незнакомкой. Когда Сюрте отдает в ваше распоряжение своего сотрудника, вы заодно получаете безупречной полноты досье на этого человека – ни один значимый факт из биографии не бывает упущен. В личном плане мне пока удалось выяснить только одно: ей явно не хватает уважения, если не сказать – безмерного восхищения, которое молодые полицейские должны питать к начальникам, особенно к старым профессионалам, каковым в данном случае являюсь я. Но ее сообразительность вкупе с уверенностью в себе с лихвой перевешивают любые сомнения, которые она может иметь в отношении своего шефа.

Обе девушки никогда раньше не посещали Голландию, и это одна из главных причин, по которым они сопровождают меня. Кроме того, милые молодые особы в нашей непривлекательной профессии встречаются реже, чем шубы в Конго, а значит, они не должны вызвать подозрений у наших нечестивых врагов.

«DC-8» уже катил по земле, шасси остались целыми и невредимыми, поэтому я открыл глаза и переключился на мысли о делах более насущных. Дюкло. Джимми Дюкло ждет в аэропорту Схипхол. Джимми Дюкло должен сообщить мне что-то важное и срочное. Слишком важное, чтобы отправить, пусть даже шифром, по обычным каналам связи. Слишком срочное, чтобы дожидаться дипкурьера из нашего посольства в Гааге. Я не пытался угадать, что это за сведения – всяко узнаю через пять минут. И не было ни малейших сомнений в их достоверности. У Дюкло безупречные источники информации, а сама информация всегда стопроцентно точна. Джимми Дюкло никогда не совершал ошибок – по крайней мере, ошибок в такого рода делах.

Самолет тормозил, и в иллюминаторе уже виднелся телетрап, тянувшийся от главного здания к нашему люку. Я отстегнул ремень безопасности, встал, скользнул пустым, непризнающим взглядом по Мэгги и Белинде и направился к выходу, не дожидаясь полной остановки борта. Этот маневр не одобряют хозяева авиакомпаний, а в данном случае не одобрили и пассажиры, которые, судя по их лицам, сочли меня заносчивым хамом, не желающим дожидаться своей очереди вместе со скромным и долготерпеливым обществом.

Да пусть думают что хотят. Я давно смирился с мыслью, что популярность – не мой удел.

Правда, мне улыбнулась стюардесса, но это не было данью уважения внешности или манерам. Человек может улыбнуться другому человеку, будучи удивленным, или встревоженным, или по обеим причинам. Всякий раз, когда я сажусь в самолет (за исключением отпусков, что бывает этак раз в пять лет), я вручаю стюардессе небольшой запечатанный конверт для передачи командиру воздушного судна, а командир, как и любой мужчина, старается расположить к себе симпатичную девушку, вот и раскрывает ей содержание документа, то бишь список моих привилегий в любых обстоятельствах – совершенно бесполезных привилегий, за исключением обязанности предоставлять мне по первому требованию обед, ужин и обслуживание в баре. Хотя нет, есть еще одна привилегия, совершенно необходимая, которой, кроме меня, пользуются несколько моих коллег, – дипломатический иммунитет от таможенного досмотра. Очень полезная штучка, поскольку в моем багаже обычно лежит пара надежных пистолетов, маленький, но весьма толково подобранный комплект инструментов взломщика и еще кое-какие сомнительной моральности вещицы, не из тех, на которые сквозь пальцы смотрят иммиграционные власти развитых стран. Я никогда не проношу оружие на борт, поскольку уснувший человек может случайно продемонстрировать плечевую кобуру попутчику и тем самым спровоцировать ненужный переполох. А уж палить в герметичном салоне современного самолета станет только безумец. Этим и объясняются поразительные успехи угонщиков воздушных судов: как правило, результаты эксплозии крайне неприятны.