– Теперь я знаю, – сказал я. – Знаю, для чего вы меня сюда привезли.

– Да, теперь вы знаете. Извините.

– И у вас есть третья цель?

– Да, у меня есть третья цель. Видит Бог, как мне не хочется этого делать. Но вы же понимаете: я должен быть честным с коллегами. Мне придется поставить их в известность.

– Значит, де Грааф в курсе?

– В курсе весь начальственный состав амстердамской полиции, – ответил ван Гельдер. – Труди!

Девушка отреагировала, еще крепче прижавшись ко мне. У меня уже началось кислородное голодание.

– Труди! – На этот раз голос ван Гельдера прозвучал резче. – Тихий час! Помнишь, что доктор сказал? Днем тебе надо спать. Живо в постель!

– Нет, – всхлипнула она. – Не хочу в постель!

Ван Гельдер вздохнул и громко позвал:

– Герта!

Распахнулась дверь, как будто за ней кто-то стоял в ожидании – а ведь, похоже, и ждал, и прислушивался. В комнату вошло наидиковиннейшее создание, не человек, а форменное оскорбление канонам медицины. Женщина огромного роста была еще и невероятно толста, а назвать ее способ передвижения ходьбой язык бы не повернулся. Одета же она была в точности как кукла Труди. Длинные светлые косы, заплетенные с яркой лентой, лежали на массивном бюсте. Я бы дал ей не меньше семидесяти, судя по коже лица, смахивающей на коричневую шагрень и вдобавок изрытой морщинами. Контраст между игривым нарядом, к которому я бы отнес и белокурые косы, и этим големом был дик, жуток, до неприличия карикатурен. Но этот контраст не вызвал никакой реакции ни у ван Гельдера, ни у Труди.

Старуха проковыляла по комнате – при своей грузности и неуклюжести перемещалась она довольно быстро, – поприветствовала меня кивком и без единого слова мягко, но властно опустила лапищу на плечо Труди. Девушка сразу подняла глаза (слезы высохли так же внезапно, как и полились), послушно кивнула, убрала руки с моей шеи и встала. Она направилась к ван Гельдеру, взяла свою куклу, чмокнула ее, затем подошла ко мне, одарила невинным поцелуем ребенка, прощающегося со взрослым перед уходом в свою спаленку, и почти бегом покинула помещение, а следом удалилась и Герта. Я позволил себе долгий выдох, но одолел желание вытереть лоб.

– Могли бы и предупредить насчет Труди и Герты, – упрекнул я ван Гельдера. – Кто она такая? Я про Герту. Нянька?

– Старая прислужница, как говорят у вас в Англии.

Ван Гельдер от души хлебнул виски, – похоже, ему это было нужно. А я поступил так же, потому что мне это было еще нужнее, – я, в отличие от него, не обладал привычкой к подобным встречам.

– Она была экономкой у моих родителей. Сама с острова Гейлер, это в Зёйдерзе. Наверное, вы догадались, что тамошние жители слегка… как бы это сказать… консервативны в одежде. Герта живет у нас считаные месяцы, но вы видели, как она обращается с Труди.

– А что Труди?

– Труди восемь лет. Ей было восемь лет пятнадцать лет назад, и ей всегда будет восемь лет. Наверное, вы уже догадались, что она мне не родная. Но я не смог бы никого полюбить сильнее. Это дочь моего брата. Мы с ним служили на Кюрасао, я в полиции по борьбе с наркотиками, он в охране голландской нефтяной компании. Его жена умерла несколько лет назад, а в прошлом году он и моя жена погибли в автокатастрофе. Кто-то должен был приютить Труди, вот я и приютил. Сначала не хотел, а теперь жить без нее не могу. Она никогда не станет взрослой, мистер Шерман.

И все это время подчиненные, должно быть, считали ван Гельдера удачливым начальником, у которого нет других забот, как упрятать за решетку побольше злодеев.

В сочувственных комментариях, как и самом сочувствии, я никогда не был силен, а потому лишь спросил: