Убийца еще не скрылся. Он преодолел около двух третей пути к иммиграционной зоне, без спешки шагая по движущейся дорожке, небрежно помахивая сумкой и как будто не слыша суматохи позади себя. Мгновение я взирал на него оторопело… но лишь мгновение.

Вот так и должен уходить с места преступления профессионал.

На ипподроме в Аскоте опытный карманник, избавив джентльмена в сером цилиндре от бумажника, не помчится во всю прыть сквозь толпу под крики «Держи вора!», чтобы тут же и попасться; скорее он спросит у своей жертвы совета, на какую лошадь поставить перед очередным забегом. Непринужденная беспечность, абсолютная естественность поведения – вот почерк отличников преступного мира. Таким отличником оказался смуглый. Я был единственным свидетелем его злодеяния, и я только теперь понял, какую роль в смерти Дюкло сыграли трое мужчин. Они находились среди людей, окруживших мертвеца, но ни я, ни кто-либо другой не смог бы доказать их причастность к убийству. А смуглый знал, что оставил меня в состоянии, которое не позволит причинить ему никаких неприятностей.

Я двинулся за ним.

Эта погоня даже отдаленно не смахивала на захватывающую. Я был слаб, кружилась голова, а жуткая боль в пояснице не позволяла толком выпрямиться. Должно быть, сочетание шаткой и шаркающей походки с наклоном вперед этак градусов на тридцать придавало мне комичный вид: разбитый радикулитом старикашка ошалело трусит по движущейся ленте бог знает с какой целью.

Я был уже на середине траволатора, а смуглый – почти в конце, когда то ли инстинкт, то ли мой топот заставил его обернуться с той же кошачьей быстротой, с какой он вырубил меня минуту назад. Сразу стало ясно, что он с легкостью отличил мою особу от всех прочих знакомых ему старикашек: левая рука в тот же миг вскинула сумку, а правая нырнула в нее. И со мной произойдет то же, что и с Дюкло, – траволатор сбросит меня (или то, что от меня останется) на пол в конце пути. Бесславная смерть.

Я недолго размышлял о том, как же это мне, безоружному, хватило глупости погнаться за многоопытным убийцей, и уже был готов броситься плашмя на ленту, но тут глушитель дрогнул, а немигающий взгляд смуглого чуть сместился влево. Не думая о перспективе получить пулю в затылок, я развернулся, чтобы узнать, куда он смотрит.

Группа людей, окружавших Дюкло, временно утратила интерес к нему и переключилась на нас. Да и странно было бы, если бы они оставили без внимания мою безумную эскападу на траволаторе. Мне хватило кратчайшего взгляда, чтобы заметить на лицах удивление и недоумение – при полном отсутствии понимания. Зато понимания было в избытке на физиономиях троицы, которая следовала за Дюкло на его пути к смерти. А еще на этих физиономиях читалась леденящая целеустремленность. Теперь преступная команда резво шагала по моему траволатору, несомненно намереваясь и меня загнать под пулю.

Сзади донеслось приглушенное восклицание, и я снова развернулся. Траволатор довез смуглого пассажира до своего края, что явно застало того врасплох: убийца шатался, пытаясь не упасть. Как я и ожидал, он очень быстро восстановил равновесие. А в следующий миг крутанулся и пустился бежать. Убить человека при десятке свидетелей – совсем не то, что на глазах у одного, никем не поддерживаемого. Хотя была у меня смутная уверенность, что он бы выстрелил, если бы счел это необходимым, и черт с ними, со свидетелями.

Решив отложить подобные размышления на потом, я снова побежал, на сей раз увереннее, уже в манере семидесятилетнего, а не девяностолетнего старика.

Смуглый, неуклонно увеличивая отрыв, несся сломя голову через иммиграционную зону, к явному замешательству сотрудников иммиграционной службы, поскольку людям не положено бежать через иммиграционные зоны, а положено задержаться, предъявить паспорт и кратко рассказать о себе, для чего они, иммиграционные зоны, и существуют. К тому моменту, когда настала моя очередь пересечь это помещение, спешная ретирада смуглого вкупе с появлением другого бегуна – шатающегося и спотыкающегося, с окровавленным лицом – насторожили персонал аэропорта, и двое иммиграционных чиновников попытались задержать меня, но я отмахнулся от них («отмахнулся» – не то слово, которое они потом использовали в своих жалобах) и ринулся в дверь, за которой только что скрылся смуглый.