Но этого не случилось, и дом заснул в тишине, объятый нездоровыми сновидениями двух женщин, воевавших между собой даже после того, как Сэм упокоился в вечном сне.
Дочери, совершенно разные, отличались и внешне, и по характеру. Лея родилась крепкой, очень здоровой. В первый день, когда выписались из роддома, свекровь по бельгийскому обычаю посадила в саду ясень:
– Дерево будет оберегать Лею, чтобы с ней ничего не случилось.
– А где дерево Сэма?
– Нигде, не успела посадить. Он родился в другом месте, мы жили в горах. – Помолчала и добавила в порыве откровенности: – До Сэма у нас умерло три мальчика. Мы уехали оттуда ночью, заколотили двери и окна.
– Они болели?
– Нет.
Дерево посадили в том месте, где Сэм когда-то сделал ей предложение руки и сердца:
– Я сделаю тебя счастливой, – торжественно клялся жених, заглядывая ей в глаза.
– Да! – немного помолчав, согласилась Синди. Удивилась своему ответу. Зачем? Наверное, созрела для замужества.
Он крепко прижал ее к себе, она подняла голову, чтобы увернуться от мокрого поцелуя жениха, разглядывала нежные лепестки яблоневых цветов, осыпавших их. В душе не испытала ничего, кроме любопытства к следующему этапу своей жизни.
В разгар их отношений, Сэм пригласил девушку к себе домой. Это случилось на через месяц после их знакомства.
– Мне неловко.
– Но тебе все равно придется с ней познакомиться. Лучше сейчас. Привыкать будет легче вам обеим.
Он ласковым взглядом окинул ее и обнял за талию. Рука поднялась выше, потом задержалась на спине. Сэм изучал иностранные языки и готовился стать переводчиком. Синди поражалась его памяти: он читал наизусть стихи и поэмы восточных поэтов, цитировал философов и свои сочинения.
– Вот увидишь, мама полюбит тебя, – продолжил он начатый разговор.
– Хорошо, – согласилась Синди.
Полюбила ли его мать будущую жену сына? Ответ на этот вопрос стал понятен сразу после свадьбы, которую спешно справили в фамильном имении Деккеров. Отец Сэма скончался много лет назад. Правила всем его мать.
Будущая свекровь продемонстрировала достаток семьи и роль снохи в своем «царстве-государстве». Синди решила терпеть, помня наставления матери, и ни с кем не пререкалась, не принимала самостоятельных решений, даже бытовых. Но однажды осмелилась включить батареи в гостиной на самую высокую отметку и заснула перед телевизором от непривычного тепла.
– Кто включил батареи? – раздался гневный голос свекрови.
– Я, – удивилась Синди.
– Ты что, с ума сошла? На ночь включила отопление.
– Холодно же.
– Одеялом укрывайся. Надо же, тепла ей захотелось.
После скандала Синди стала кутаться в теплый плед, спала в шерстяных носках и шапочке, как будто превратилась в клоуна или гнома. И училась экономить воду. Воду в доме берегли так, будто жили в Аравийской пустыне, а не в благополучной европейской стране: заскакивали в душ и вылетали оттуда пулей, мыли посуду в двух раковинах, с холодной и горячей водой, наспех окунали и наспех ополаскивали тарелки и кофейные чашечки.
Посудомойка и стиральные машины работали на режиме «эконом» поочередно в определенные дни. В комнатах выключали свет и сидели при свечах летом, у камина зимой. Не копейка, а вода и свет берегли рубль.
«Когда переедем в свой дом, включу на полную мощность все батареи, особенно в спальне!» – мечтала Синди. Так она и сделала после переезда, но через месяц долго разглядывала счет за электричество. И впервые поняла свекровь, бегавшую из одной комнаты в другую, чтобы выключить свет.
Сэм часто говорил, что каждый бельгиец рождается с камнем в желудке, мечтая построить свой дом. Зачем он нужен, если становишься рабом каменных стен? Синди вспоминала о своем доме, где отец утеплил стены и провел такой дымоход, что камин отапливал все комнаты. Зимой она расхаживала в легком халатике и не спала в чепчике под одеялом, стеганным гусиным пухом. Вспоминала и надеялась, что скоро они отделятся от свекрови. Слава богу, прожили с ней всего год, показавшийся ей бесконечно долгим, нескончаемым.