Всё выглядело реально. Но как же страшно было даже подумать об этом. Впрочем, интуиция подсказывала, что их маленькая семья не должна упустить эту возможность уехать в Америку, пусть даже в Аргентину. Но всё же она сомневалась – извещать ли об этом мужа. Наконец решилась. Когда Давид узнал новость, его глаза сначала расширились, а потом затуманились.

Ведь, помимо наших собственных сомнений, известие заставит нас обоих столкнуться с критикой и страхами как моих провинциальных родственников, так и семьи Софьи.

Именно так всё и было воспринято родителями и родственниками:

– Абсурдно и слишком рискованно отказываться ото всего и отправляться в далёкую и неизвестную страну ни с чем. Ведь никто из вас даже не говорит на этом языке. К тому же переезжать так далеко с маленьким Аркадием? И кто может гарантировать, что вы найдёте там что-то получше? Разве это не полное безумие?

Уж будто Софья и сама не видела, насколько опасен этот проект! Но она также понимала, что он сулит им пусть отдалённое и туманное, но всё же будущее. Спустя почти два года после революционного «крестового похода всех против всех», измученная болезнями и несчастьями, Софья больше не колебалась. Хотя потребовалось время, чтобы окончательно решиться. И тогда, перед двумя семьями, она наконец рассказала о своём выборе.

– Да, я тоже не знаю испанский. Но я надеюсь, что поначалу мы сможем пользоваться французским, на котором я говорю. В любом случае, пока мы живы, мы должны предпринять эту единственную попытку, воспользоваться этим шансом. Ведь для покойников шансов не бывает.

Обе семьи, особенно провинциальная семья Давида, были сражены её аргументами. Её сочли сумасшедшей. Но она настояла. На родине ей надоело преследование за то, что она «богата, образована и еврейка». Это были три «вины», из которых реальными теперь оставались только вторая и третья. Как велика была её радость и какой ужас она испытала одновременно, когда муж и оба её деверя наконец согласились с ней! Решено было ехать тремя семьями. Именно угроза смерти от голода, от эпидемий или от погромов огнём выковала их решение покинуть родину. На кон было поставлено всё. Но выбор был сделан.

Спустя много лет, как в тумане, Софья вспоминала об этом: приготовления, прощания и нехарактерное для неё самозабвение. Она почти не разговаривала, даже с Давидом. Возможно, это была цена сохранения в силе своего решения перед лицом разлуки со своей большой семьёй, друзьями и всем тем, что окружало её в годы замужества в первом собственном доме. Выбор оказался дорогостоящим. Гнездо, которое создавали они с такой надеждой и любовью и которое затем ей пришлось делить с совершенно незнакомыми людьми… Но теперь это всё казалось самой желанной частью её прежней жизни, от которой уже оставалось так мало. Когда пришло осознание, что придётся всё это оставить, Софью вдруг охватила глубокая печаль. Но теперь нельзя было падать духом. Интуиция подсказывала, что этот путь они должны будут пройти, чего бы им это ни стоило.

А путь оказался долгим и отчаянным. Особенно тяжело далось путешествие через океан. Посреди этого огромного неизведанного пространства пустота овладела их душами. Внезапно обоим стало ясно, что вдали от привычного окружения, оторванные от своих корней и родственных связей, они перестали быть самими собой и вообще кем-то. Они напоминали осенние листья, ветром сорванные с родного дерева и брошенные в шквал судьбы.

Давид казался убитым горем, словно на нём лежал огромный груз вины. Он редко открывался для разговоров.

– Я не хочу противоречить тебе, но я всё меньше уверен, что, оставив нашу родину и всё остальное, мы поступили правильно. Кто может гарантировать, что в Аргентине мы найдём то, что ищем? Я даже не знаю, найду ли работу.