Боже мой, о каком равенстве они говорят? Разве может быть равенство между людьми, отличающимися во всём? Неужели идея в том, чтобы насильно уравнять всех со всеми? Но кого с кем? Мою семью с этими грязными ботинками, печатающими свои вонючие следы на белом мраморном полу моей кухни, оставляющими кучу вшей на своих расчёсках в ванной? Я согласна, что у каждого должны быть еда и кров. Но что можно сделать, чтобы утолить голод и потребности всей этой бездомной толпы?

Такие мысли Софьи вовсе не были результатом эгоистичного воспитания. Напротив, отец всегда был внимателен к нуждам людей, работавших на него. Рабочие любили его.

Да, но ведь ему не приходилось делить с ними кухню и, тем более, ванную. В чьей голове могла родиться абсурдная мысль, что люди способны жить вместе при таких вопиющих различиях между ними?

Летят перелётные птицы

Ушедшее лето искать…

Выбитые смерчем революции из привычного мирного русла жизни, Давид и Софья мечтали лишь пережить этот ураган и его последствия. Однажды он уже коснулся их дома, когда она заболела. И теперь продолжал нависать над семьёй, как дамоклов меч.

Всё ещё слабая и истощённая, с коротко остриженными волосами, Софья понимала, что её муж в большой опасности. Ведь он всё время находился посреди смертоносного педикулёза толпы. Её постоянно мучила мысль о том, что он может заболеть и что она может потерять его. И тогда вместе с сыном она останется один на один с непредвиденными испытаниями. Вокруг была тьма таких трагедий из-за эпидемий, голода и еврейских погромов. Её семье было необходимо избежать подобной участи любым путём. Но как?

Вот бы куда-нибудь подальше уехать и переждать весь этот водоворот. Но как, куда?

В первый же день, когда она осмелилась выйти одна на улицу, вдруг кто-то решительно схватил её за запястье. Испугавшись, Софья мгновенно остановилась. Перед собой она увидела улыбающуюся молодую цыганку, блестящим чёрным взглядом впившуюся в её лицо. Софья вздрогнула. Подчиняясь инстинкту и страху, она попыталась высвободиться, однако цыганка крепко держала её левой рукой, а правой нежно поглаживала. Ошеломлённой Софье хотелось только убежать. Между тем цыганка ей что-то нашёптывала, настаивая на чём-то, что не доходило до её ещё замороженного сознания. И Софья молча рассматривала её. Наряд девушки отличался от одежды большинства русских цыган. На ней были широкая юбка в цветочек и приталенная красная шёлковая блузка, подчёркивающая тонкую изящную талию. Её блестящие чёрные волосы были убраны назад в две толстые косы. На голове красовалась шёлковая косынка с вшитыми по краю золотыми монетами. Они спускались на смуглый открытый лоб и обрамляли чётко очерченные брови. Губы в улыбке обнажали крепкие белые зубы. На ногах было что-то вроде турецких туфель. Несомненно, цыганка была молода и красива. Её внешность неожиданно успокоила Софью, расположила.

– Драгоценная, послушай меня. Я должна рассказать тебе всё, что вижу. Я скажу тебе твою судьбу. Только правду скажу. Поверь мне, красавица, – шептала цыганка.

Софья попыталась отказаться, но цыганка уговаривала, разжимая её сжатую в кулак руку.

– Смотри, милая, я должна тебе что-то сказать, что-то очень важное. А чтобы ты мне поверила, я расскажу, что ты уже знаешь, что уже было.

– Не говори мне, что ты знаешь хотя бы моё имя, – насмешливо возразила Софья.

– Я не знаю твоё имя, красавица, но скажу, что оно начинается на С или М. Так?

– Ну… Оно действительно начинается с одной из этих букв, – немного смутившись, промямлила женщина.

– Тогда скажу ещё. Ты и твой муж счастливы, и есть у вас ребёнок… Маленький. Так?