Даня отстранился, вытирая лицо рукавом:

– Я уже стал.

– Пойдём со мной, – я встал, протягивая руку. – Есть центр в другом городе.

Даня посмотрел вниз – на разбитую бутылку во дворе.

– Ты иди. А я…

Он достал из кармана свёрток – белый порошок светился в лучах заката.

– Я ещё не готов.

Я шёл к автобусу, не оглядываясь. Только когда двери закрылись, я посмотрел в окно. Даня стоял на крыше, подняв руку в прощальном жесте. В последний раз.

Морг. Холодный металл под пальцами.

– Он звал тебя в последние минуты, – санитар поправлял простыню, обнажая фиолетовые пятна на сгибе локтя. – Кричал "извини". Будто видел кого-то…

Я разжал ладонь. Старая фотография 1998 года: мы на крыше, Даня корчит рожицу, я смеюсь с бутербродом во рту. На обороте детскими буквами:

"Когда станем ангелами, полетаем вместе"

– Он упал с лестницы в подъезде, – продолжал санитар, застёгивая молнию. – Но смерть от передоза… даже не боролся.

Я сунул фото в карман его рваной куртки – туда, где когда-то лежали наши "крылья".

Я стоял под дождём: "Я выбрал жизнь, а ты… ты просто долго падал".

(Чердак. Год спустя.)

Снег за окном такой же, как в день нашей первой дозы. Шприц в моих руках наполнен водой.

– Вот и всё, брат, – я перетягиваю жгут его старым ремнём. – Сегодня мы летим.

Голос в голове:

– "Ты идиот. Это же просто вода."

– "Нет. Это свобода."

Игла входит легко, как тогда. Тени на стене принимают знакомые очертания:

– Ну че, принц, скучал? – его силуэт подхватывает шприц. – Погнали, а? На этот раз – навсегда.

Я закрываю глаза. Пяти минут неба достаточно.

"В городской реке сегодня нашли тело. В кармане – фотография двух улыбающихся мальчишек. Следствие считает – очередной наркоман, не справившийся с ломкой. Только снег знает правду: он наконец-то долетел."