– Я знаю, ты хотела всё по плану, — он расстелил на тумбочке маленькую скатерть, поставил свечи.

Врачи молча наблюдали, как он надевает обручальное кольцо на её палец.

– Я, Марк Сергеев, беру тебя, Алина…

Голос срывался.

– Беру тебя…

Он не мог продолжать.

Она умерла тихо, на рассвете. Марк спал в кресле рядом, держа её за руку.

– Марк… — медсестра осторожно тронула его плечо.

Он понял всё, ещё не открыв глаза.

Он настоял, чтобы её похоронили в том самом платье.

– Она так хотела его надеть…

Гроб опускали в землю под ту самую песню, под которую они должны были танцевать. Марк стоял, сжимая в руках их свадебные кольца.

– Прости, что не уберёг…

Дождь смешивался со слезами.

Прошло пять лет. Марк так и не женился. Каждый год в день их свадьбы он приходит на кладбище и оставляет у её памятника белые розы.

– Я всё ещё жду тебя, — шепчет он.

И кажется, что ветер в ответ тихо трогает лепестки – будто чья-то невидимая рука.

«Тень брата»

Они родились в бурю. Мать кричала так, что заглушала гром, а отец, бледный, как мел, сжимал подлокотники кресла в приемной.

– Двойня! – акушерка вынесла первого. – Мальчик!

Ребенок орал так, что дрожали стекла в окнах.

– И… еще один.

Второй лежал тихо, лишь хватая ртом воздух, будто удивленный шумом мира.

– Близнецы? – отец протянул дрожащие руки.

– Нет. Двойняшки. Они… разные.

Один – с ямочкой на левой щеке, громкий, сжимающий крошечные кулачки. Другой – с родинкой под правым глазом, смотрящий вдаль серьезными серыми глазами.

Алексей и Марк. Старший и младший. Гром и тишина.

– Марк, иди есть! – мать звала в пятый раз, помешивая суп.

– Он не слышит! – Алекс с разбегу влетал в комнату, сметая все на пути, и хватал брата за руку. – Бежим!

Марк вздрагивал, выпуская из рук книгу, и позволял тащить себя на кухню, где мать качала головой:

– Ты его совсем избалуешь.

– Он мой брат, – Алекс надувал щеки. – Я решаю, когда ему есть.

А вечером, когда Марк просыпался от кошмаров, Алекс пробирался к нему на кровать и шептал:

– Не бойся. Я тут.

И Марк засыпал, уткнувшись лбом в его плечо.

– Смотри-ка, очкарик!

Трое старшеклассников окружили Марка у школы. Он прижал к груди учебники, не поднимая глаз.

– Что, слабо ответить?

Первый толчок. Второй. Книги упали в грязь.

И тут —

– Руки от него убери!

Алекс врезался в самого крупного, как торпеда. Он дрался, как зверь, не чувствуя ударов, пока кровь не залила ему лицо.

– Трое на одного – честно?! – хрипел он, вытирая ладонью разбитую губу.

Когда учителя разняли их, Марк молча поднял книги и протянул брату носовой платок.

– Зачем ты это сделал?

– Потому что ты мой, – Алекс ухмыльнулся, обнажая окровавленные зубы.

В тот вечер, сидя на подоконнике с разбитыми коленями, они впервые порезали ладони и сжали руки:

– Братья. Навсегда. Кровь смешалась. Алекс смеялся. Марк сжимал зубы, чтобы не заплакать.

– Я поступаю в театральный!

Алекс размахивал бумагами, глаза горели. Он уже видел свое имя на афишах.

Марк поднял взгляд от учебника по анатомии:

– А я – в медицинский.

Тишина.

– Ты что, с ума сошел?! – Алекс швырнул бумаги на стол. – Мы же мечтали вместе…

– Ты мечтал, – Марк закрыл книгу. – Я просто шел за тобой.

Алекс побледнел.

– Значит, все это время…

– Я устал быть тенью.

Дверь хлопнула так, что с полки упала их общая детская фотография.

Стекло треснуло ровно посередине.

Годы развели их. Алекс стал звездой. Его лицо с ямочкой улыбалось с афиш, его голос звучал в радиоэфирах. Он жил в свете софитов, в вихре поклонников, в мире, где не было места тишине.

Марк спасал жизни. Его руки, тонкие и ловкие, резали плоть, чтобы исцелять. Но глаза, те самые серые глаза, оставались пустыми.