Крокодило Бомбардиро в Башкортостане. Резня в Венеции Виталий Страхов

Олег трясся в стареньком такси, которое везло его с автовокзала в Уфе в деревню Венеция – крохотное местечко в Башкортостане, названное так, видимо, в приступе пьяной романтики каким-то местным чиновником. За окном мелькали поля, поросшие бурьяном, да редкие коровы, лениво жующие траву. Водитель, мужик с прокуренным голосом, что-то бубнил про погоду, но Олег не слушал. Его мысли унеслись в детство, в те жаркие летние дни, когда он, пацан с ободранными коленками, носился по этой самой деревне, гостя у бабушки Тани и деда Вячеслава.

Он вспомнил, как бабуля, тогда ещё крепкая, с руками, будто выточенными из дуба, таскала вёдра с водой из колодца и орала на деда, если тот засиживался с самогоном. Татьяна была мотором семьи: вечно в делах, вечно всех накормит, обогреет, а если надо – и по шее даст. Дед Вячеслав, наоборот, был добряком с хитрым прищуром. Работяга, всю жизнь гнувший спину на Севере, он любил травить байки про свои подвиги и подмигивать Олегу, пока бабушка не видит, суя ему конфету. «Не говори Таньке, а то мне влетит», – шептал он, и Олег, хихикая, прятал леденец в карман.

Воспоминания перетекли к другим родственникам. Тётя Нина, мамина сестра, часто приезжала с дочкой Олей – той самой, что теперь строит из себя модную москвичку. В детстве Оля была тощей девчонкой с косичками, вечно таскавшей за Олегом своего плюшевого зайца. Они вместе лазили по сеновалу, воровали яблоки у соседки Нади и удирали от её криков. Надя, подруга бабушки, была в деревне легендой: её огород сиял, как с обложки журнала, а банки с соленьями могли пережить ядерную зиму. Она всегда угощала Олега огурцами, но если заставала за воровством, гналась с веником, будто ведьма на шабаше.

Ещё был дядя Лаврентий, брат бабушки, – старик с вечно красным носом и историями о том, как он в молодости «одной левой укладывал пятерых». Лаврентий жил в соседней деревне, но на все семейные сборища притаскивался с бутылкой самогона и анекдотами, от которых краснела даже тётя Нина. А вот Машу, двоюродную сестру бабушки, Олег помнил смутно. Она была моложе всех стариков, лет сорок, и всегда хлопотала на кухне, будто её жизнь зависела от того, чтобы на столе стояла лишняя тарелка пирогов.

Такси подпрыгнуло на кочке, и Олег очнулся. Водитель, повернувшись, пробасил:

– Приехали, парень. Венеция твоя.

Олег кивнул, расплатился и выбрался из машины, таща за собой рюкзак. Дом бабушки стоял на краю деревни – старый, но крепкий, с облупившейся краской и цветами в палисаднике. На крыльце уже суетилась бабушка Таня, седая, сгорбленная, но с той же искрой в глазах, что Олег помнил с детства.

– Олежка! – Она раскинула руки, и Олег, не удержавшись, обнял её, чувствуя, как хрупко стало её тело. – Приехал, родной! А я уж думала, не доберёшься.

– Да как я пропущу твой юбилей, ба? – Олег улыбнулся, но заметил, как бабушка чуть покачнулась, опираясь на перила. Восемьдесят лет – не шутка.

В доме уже гудела толпа. На кухне Маша, в цветастом фартуке, резала салаты, бросая команды, будто генерал на плацу. Оля, в обтягивающих джинсах и с телефоном в руке, лениво листала ленту, изредка хихикая над каким-то видео. Надя, сидя у окна, перебирала фасоль и ворчала, что молодёжь нынче лентяи. Лаврентий, уже поддатый, вещал что-то про свои молодые годы, размахивая руками.

– Олег, племяш! – Лаврентий хлопнул его по плечу так, что тот чуть не упал. – Садись, выпей за здоровье сеструхи!

– Да я только приехал, дядь Лавр, – засмеялся Олег, но бокал с компотом всё же взял.

Бабушка, усевшись во главе стола, сияла. Олег заметил, как она то и дело поглядывает на дверь, будто ждёт кого-то.

– Ба, а где Никита? – спросил он, вспомнив про младшего дядю.

– А, Никитка? – Бабушка махнула рукой. – В своей комнате, играет. Молодец мальчик, не мешает.

Олег кивнул, но что-то в её тоне кольнуло. Он решил, что потом заглянет к пацану. Восьмидесятилетняя бабушка и её десятилетний сын – это само по себе звучало как сюжет для трешового шоу.

Праздник набирал обороты. Маша таскала блюда, Оля фоткала еду для социальных сетей, Лаврентий орал тосты, а Надя подливала всем чай. Олег, сидя между ними, чувствовал себя дома, но где-то на краю сознания маячила мысль: что-то тут не так. Может, дело в бабушкиной улыбке, которая иногда становилась слишком пустой? Или в том, что Никита так и не появился?

Праздник гудел, как старый улей. На столе громоздились миски с салатами, жареная картошка дымилась, а домашняя наливка в графине подозрительно быстро убывала. Олег пытался влиться в разговор, но мысли всё время возвращались к Никите. Где этот пацан? Неужели весь день торчит в комнате?

Вдруг наступила пауза, когда Маша, вытирая руки о фартук, вдруг сказала:

– Тань, а всё-таки, как ты решилась? Ну, в таком возрасте… Никитку-то родить.

Бабушка, потягивая чай, улыбнулась, но в её глазах мелькнула тень. Она откинулась на стуле, будто собираясь рассказать длинную историю.

– Да что, Машенька, решилась и всё. Вячеслав, царство ему небесное, был ещё ого-го. А я… – Она хихикнула, но тут же кашлянула, прикрыв рот платком. – Ты же сама поздняя была. Так что, видать, у нас в роду это дело семейное.

Надя, сидя напротив, подхватила, тыча ложкой в воздух:

– Ой, Тань, не говори! Я ж помню, мама, Прасковья, таскала на руках, а сама уже седая. Все в деревне шептались: «Чудо, мол, Божье». А я думаю, это просто упрямство наше, семейное. Раз захотели – и всё, родили!

– Ну, чудо или не чудо, а Никитка наш – золото, – Таня погладила стол, будто там лежала рука сына. – Тяжело, конечно, в мои годы. Но он молодец, не балуется. Всё в своей комнате играет.

Маша кивнула, подливая себе компота.

– Да уж, Тань, ты героиня. Я б в сорок-то не решилась, а ты вон – в семьдесят с лишним!

Олег слушал, но краем глаза заметил, как Оля, сидя рядом, уткнулась в телефон. Её пальцы мелькали по экрану, а из наушников доносился тихий ритм какого-то трека. Она хихикнула, видимо, наткнувшись на очередной мем, и даже не заметила, что Надя бросила на неё косой взгляд.

– Ольга, может, телефон уберёшь? – Надя не выдержала. – Праздник же, бабушку уважь.

– А? – Оля подняла глаза, выдернув один наушник. – Да я слушаю, тёть Надь! Просто… ну, пост надо выложить. Хэштег «деревенская жизнь», понимаете?

Надя закатила глаза, а Маша только хмыкнула, возвращаясь к разговору с Таней.

Тем временем Лаврентий, сидящий в углу, уже клевал носом. Его лицо, красное от самогона, медленно клонилось к столу, а рука всё ещё сжимала стакан. Олег толкнул его локтем.

– Дядь Лавр, ты там живой?

– А? Чё? – Лаврентий встрепенулся, пролив немного наливки на скатерть. – Живой! За Таньку пьём, да? – Он поднял стакан, но тут же уронил голову обратно, пробормотав что-то про «молодость» и «девок».

Олег покачал головой и вдруг поймал себя на мысли: Никита. Всё-таки странно, что пацан весь день не показывался. Он повернулся к Оле, которая снова залипла в телефон.

– Оль, пойдём позовём мелкого. А то, что он там, один сидит.

Оля нехотя оторвалась от экрана.

– Ну, пойдём. Только если он там в игрушки режется, я пас. Дети – это не моё.

Они встали из-за стола, пробираясь через гул голосов и звон посуды. Комната Никиты была в конце коридора, за скрипучей деревянной дверью. Олег постучал, но ответа не последовало. Он толкнул дверь, и та с лёгким скрипом открылась.

Внутри было темно, только ядовитая подсветка телефона освещала лицо мальчика. Никита сидел на кровати, скрестив ноги, и смотрел в экран. Под глазами – чёрные круги, будто он не спал неделю. Из смартфона гремел бразильский фанк, ритмичный и навязчивый, с какими-то воплями на итальянском.

– Никит, ты чё, весь день тут сидишь? – Олег шагнул вперёд, стараясь говорить весело. – Пойдём к столу, там торт, мама ждёт.

Никита медленно поднял голову. Его глаза, мутные и усталые, уставились на Олега и Олю. Лицо было неподвижным, как у манекена. А потом он заговорил – голосом, который звучал, будто кто-то прогнал детский писк через синтезатор:

– Un fottuto alligatore volante che vola e bombarda i bambini.

Олег замер. Оля, стоявшая за его спиной, поперхнулась смешком.

– Чё он сказал? – прошептала она.

– Да прикалывается, – Олег пожал плечами, но внутри что-то ёкнуло. – Никит, хватит тикток смотреть, глаза посадишь. Дай-ка телефон.

Он потянулся к устройству, но мальчик, как зверёк, вцепился в смартфон мёртвой хваткой. Его пальцы побелели, а лицо исказилось в гримасе, напоминающей бешеную собаку.

– Toglimi le mani di dosso, stupido mostro! – заорал он, и его глаза на миг вспыхнули, будто в них зажглась искра.

Олег отшатнулся, сердце заколотилось. Оля пискнула и спряталась за его плечом.

– Блин, он ненормальный! – прошипела она.

– Да ладно, успокойся, – Олег постарался взять себя в руки. – Просто… переиграл, видать.

Он выдохнул, глядя на Никиту, который всё ещё сверлил его взглядом. Ладно, силой телефон не отберёшь – ещё истерику закатит. Олег решил сменить тактику.

– Никит, пойдём, а? Там торт вкусный, Маша пекла. – Он шагнул ближе и, не давая мальчику опомниться, подхватил его на руки.

К его удивлению, Никита не сопротивлялся. Он просто молчал, сжимая телефон, пока Олег нёс его к гостиной. Оля плелась следом, бормоча что-то про «жутких детей» и «пора валить в Москву».