Эдди остался один посреди кабинета, с комом в горле и странным чувством, будто он только что поджег мост, по которому сам же шел.

Бар "Глория", вечер.

Эдди пил. Не для веселья – чтобы забыть.

Он представлял, как Эдгар сейчас: холодные слова, разбитые сердца, может быть, даже разбитые носы.

Телефон вибрировал.

Сообщение: "Спасибо."

Всего одно слово.

Эдди закрыл глаза.

Он не знал, что чувствовать.

Облегчение? Вина?

Он только понял одно – дружба – это иногда быть тем, кто принесет боль.

Чтобы потом можно было идти дальше.

Он заказал еще виски.

И выпил за Эдгара.

–

Ницца. Полночь.

Эдди вышел из отеля, оставив за спиной стерильный блеск хрустальных люстр и фальшивые улыбки портье. Улицы были пустынны – только редкие прохожие, да желтые пятна фонарей, растянутые по мокрому асфальту.

Он закурил, затягиваясь так, будто хотел выжечь из легких остатки виски.

– Надо заказать девушек для встречи с русскими. Хороших, дорогих, таких, чтобы эти ублюдки подписали всё, не глядя.

Но мысли путались. В голове снова всплыло лицо Эдгара – холодное, закрытое. "Я не могу", – черт возьми, когда он вообще слышал, чтобы Ван дер Линде что-то "не мог"?

Эдди резко свернул в темный переулок, стараясь заглушить внутренний диалог стуком каблуков по брусчатке.

И тут он увидел ее.

На скамейке у закрытого кафе, под тусклым светом уличного фонаря, сидела девушка. Слишком хрупкая для этих улиц – светлые волосы, кукольные черты лица, красная нить на запястье, пальцы, обхватившие сигарету так, будто это единственное, что еще связывало ее с этим миром.

Она курила, не торопясь, выпуская дым медленными кольцами, и в ее глазах читалось что-то, от чего Эдди невольно остановился.

– Проститутка, – сразу понял он. Но не та, что смеется и кокетничает, выманивая деньги. Та, что уже сдалась.

Он сделал шаг в ее сторону – сам не зная зачем. Может, предложить деньги? Выпить вместе? Просто спросить, какого черта она еще жива, если в ее взгляде – могильный холод?

Но девушка подняла глаза – пустые, как старые окна в заброшенном доме, – и Эдди замер.

– Нет. Не сегодня.

Он резко развернулся и пошел прочь, сжимая телефон в кармане.

18:24. Квартира Валерии.

Резкий звонок будильника врезался в сознание, словно лезвие между ребер. Валерия с трудом открыла глаза – веки налились свинцом, а голова раскалывалась так, будто кто-то методично долбил по черепу изнутри. Лучи заходящего солнца пробивались сквозь щели жалюзи, рисуя на стене полосатые тени, похожие на тюремную решетку.

Она медленно сползла с кровати, и каждая мышца взвыла от протеста. Плечи – деревянные от вчерашних унизительных поз. Поясница – пронзенная тупой болью после часов, проведенных на коленях. А синяк на бедре, тот самый, в форме отпечатка пальцев, пожелтел и болел при малейшем движении.

Впереди еще одна ночь. Еще один клиент.

Душ был ледяным – её единственный способ окончательно проснуться. Валерия стояла под ледяными струями, стиснув зубы, пока кожа не покрывалась мурашками. Вода смывала остатки сна, но не могла смыть главного – ощущения, будто она просыпается не в постели, а в могиле. Снотворное, верный друг последних недель, дарило беспробудный сон. Ни снов, ни кошмаров – просто черная пустота, как будто её и не существовало вовсе.

Она провела руками по лицу, переступила с ними на ногу, ощущая, как немеют кончики пальцев на ногах – последствие вчерашних туфель на шпильках, таких узких, что к утру ступни всё ещё горели огнём. Ногти, впивавшиеся в ладони, когда клиент требовал "не шуметь", оставили на коже полумесяцы засохшей крови.

Валерия наклонилась, поднимая с пола смятое платье, и резко выпрямилась – позвоночник хрустнул, посылая по спине волну мурашек. В зеркале над раковиной отразилось бледное лицо с запавшими глазами. Она провела пальцем под нижним веком – никаких следов слёз. Давно уже не плакала.