– Что ж, твоя милость явил благородство, и я не буду кривить душою, – голос молодого шляхтича зазвучал глухо. – Действительно, стерво это, – Януш плюнул на труп, – мой враг заклятый. И пан не просто от погибели меня спас, но от казни лютой, которая мне уготовлена могущественными недругами, сживающими меня со свету и загнавшими, как дикого зверя, уже почитай на край земли. Отныне я должник пана…

– Пустое, панич… Божий свет тесен, как-нибудь сочтёмся…

Шама́й сунул чекан за пояс и поворотился к запорожцам, обыскивающим трупы:

– Чгун! Нехай панич берёт своего коня, – Шама́й глянул на коня Яна и покачал головою. – Дай ему ще одного коня. И припасу всякого дай на два дня.

Козак, как видно ровесник Яна, но обличья столь могучего, что каждый, видевший его впервые, поневоле добавлял ему лет, удивлённо пробасил:

– Ша́ма! З якого пэрэляку ему ще одного коня? То кони теперь по праву наши! И свого ему буде довольно! Нехай богови свичку поставит, що живым остався…

Януш, у которого к хорошему слуху бесплатным приложением был острый язык, тут же, не оборачиваясь, презрительно бросил через плечо:

– Исполняй-ка, братец, что тебе пан старшой велел, да не рассуждай!

На поляне установилась нехорошая, предгрозовая тишина, и в воздухе отчётливо запахло новым смертоубийством.

Панас, торочивший что-то на пойманного коня, оставил своё занятие. Побагровев и набычившись, тяжёлой поступью богатыря он подошёл к Яну, поворотившемуся к нему с самой независимою миной.

Шама́й, хотевший было попридержать козака, внезапно передумал и решил посмотреть, ка́к покажет себя дерзкий лях перед лицом новой угрозы.

Некоторое время противники молча стояли и смотрели друг на друга, как два диких вепря, сверкая очами и раздувая ноздри, при этом Чгун своими маленькими медвежьими глазками, казалось, пробуравил во лбу злоязыкого ляха дырку величиною с волошский орех.

Но на Яна это не произвело должного впечатления, лишь кровь напрочь сбежала с его лика.

– У которого длинный язык – у того жизнь короткая…, – угрожающе зарокотал Чгун. – Ты бы, ляшко, попридержал своё ботало166, не то…

– Не то что́? – надменно заложил руки за пояс Ян. – Пан-козак биться со мною будет?

– Биться? С кем? с тобою?! – безмерно изумился Чгун. – И на чём же панич хочет со мною биться?!

– Да на чём угодно! хоть на саблях, хоть на кулаках!

Словно громом поражённый, козак, уподобившись выброшенному из воды судаку, несколько раз открыл и закрыл рот и вдруг откинувшись назад и взявшись за пояс, расхохотался так гулко, что стоявшие поблизости кони отшатнулись.

– Сохрани меня боже от скаженой167 воши! Ось це по-нашему! От за цэ я тебе уважу! – тут Панас от всего сердца так хлопнул Януша по плечу своею дланью, напоминавшей средней величины заступ, что у того моментально онемела рука.

«Вот наградил же создатель дурня такой силою!» – так подумал юноша про нового знакомца, но в слух молвил совсем другое:

– Да пан-козак – точно античный Геркулес! Признаться, таковых могучих людей я допреж не видывал! Мыслю, не всякий медведь супротив пана выстоит!

Простодушный Панас снова было насторожился, разобрав в речи Яна, путающего русинские и польские слова, какого-то незнакомого ему «Геркулеса», и пристально вгляделся в лик шляхтича, силясь разгадать, не насмехается ли тот над ним. Но, увидев лишь восхищение и приязнь, отбросил все сомнения и, сунув ему свою лопатообразную ладонь, довольно прогудел:

– Дозволь руку панич, я – Панас Чгун, козак Коша Запорожского.

– Януш Лисецкий, и без церемоний! – шляхтич чуть поморщился, когда его узкая ладонь совершенно скрылась, стиснутая в огромной лапе запорожца.