Посмотрел витязь на затухающий взгляд волчары, и жалко ему стало животинку. Тогда взял он зверя за задние лапы и раскрутил хорошенько, а потом выбросил по диагонали, как из пушки, в полёт над верхушками деревьев. Довольно долго летел волчара, с учётом, что никогда не летал (волки в целом не приспособлены для передвижения в небесах), чувствуя себя чайкой, которая парит над всеми и срёт, и срёт… Вроде бы и гадить уже было нечем, а от страха всё-таки получилось. Никогда зверь не поднимался так высоко над землёй, о гравитации и её свойствах, соответственно, представления тоже не имел, но интуитивно чувствовал, что при приземлении ждёт его безвременная кончина.

Долго ли, коротко ли парил подъярок, аки птица, да началось приземление. В общем, падал волк кубарем, кувыркаясь и любуясь звёздами перед глазами, которые на небе ещё не появились, но перед его взором уже сияли вовсю. На том бы и закончилась жизненная эпопея одинокого зверя, да смягчили его падение пушистые лапы вековых елей. Ободрался, конечно, волчара о ветки, да жив остался. С тех пор навсегда запомнил он запах зверя под названием «человек», и обходил такую смертельную опасность за три версты.

Всеволод посмотрел вослед улетающему волку, прикрыл ладонью от некстати попавшего в глаза солнечного луча, и сделал вывод:

– Верхом пошёл! Видать, будет вёдро.

Богатырь отряхнул ладони одну о другую и направился к выходу из бора. Как только вышел казацкий сын на опушку леса, так увидел вдалеке, на самой границе земли и горизонта, темнеющие избы. Появился шанс переночевать не в чистом поле, а под какой-никакой крышей, а то и, Бог даст, пожевать чего-нибудь перепадёт. Волька хоть и слаб был ещё в знании людей и мира в силу малого пребывания в здравом уме и твёрдой памяти, но всё же по наитию понимал, что харчи запросто так, как мать с батей, чужие люди могут и не дать. На этот случай он был готов отработать, да так, как никто другой не смогёт, потому как чувствовал он в членах своих силу великую, ощущал, как бугрились тугие узлы мышц под рубахою. Казалось, что дай ему сейчас схватиться за кольца, одно на земле, а другое на небе, – притянул бы Волька твердь звёздную к земле-матушке.

Сел богатырь на один из пней на опушке, кои остались после недавней заготовки дров крестьянами, собирался доесть краюху хлеба да допить остатки молока, как тут откуда ни возьмись появился котька – с виду старый серый бандит, весь в шрамах, одно ухо торчком, второе висит. При всём при этом котэ выглядел довольно бодрым и активным. Он встал перед Волькой на задние лапы и состроил очень жалобную мордочку. Витязь был крепок задним умом, поэтому намёка не понял, с интересом продолжая смотреть на диковинку, и одновременно доедал последний кусок хлеба. Котька понял, что сейчас туговатый в мышлении детина одним залпом выпьет ароматное молоко из крынки, а ему ничего не достанется, поэтому он, наплевав на возможность раскрытия его инкогнито, вышел на следующий уровень передачи смыслов: одной лапкой он показывал себе в открытый рот, а второй наглаживал толстое пузико. Вообще, это был редкостный парадокс во внешности кошака: по его поджарости было видно, что он в тонусе, не изнежен, обилием еды не избалован, но округлое пузико у него всегда при этом присутствовало, даже когда было совсем бесхлебно. Сам котэ считал, что у него там неприкосновенный запас, который потратится, чтобы отсрочить голодную смерть, если призрак таковой появится на горизонте дня.

Случилось чудо, и богатырь понял, чего у него выпрашивает кот.

– Ааа, так ты есть хочешь, котейка! А я всё мню, чего он здесь знамения кажет.