Котэбог Лучезар Ратибора

Благодарю всех наставников и учителей из Ордена ОХЗДС.

Без их помощи и водительства я бы не писал книги.

Искренний поклон Терри Пратчетту.

У него я позаимствовал вдохновение.

Во Вселенной существуют несколько священных чисел. Одно из системообразующих и важнейших – это число семь. Семилетний цикл возвращения Селены в гороскопе; семь дней недели; семь главных планет Солнечной системы (септенер); каждые семь лет клетки человека полностью обновляются; требуется семь лет воздержания, чтобы полностью очистить чакру Свадхистану от сексуальных привязок; семислойное строение тел человека, как и семь слоёв земного мира. Семёрка пронзает и образует этот мир. Существуют группы планет числом по семь, на которых проживают существа одного эволюционного уровня развития. Планета Земля входит в свою семёрку, куда относятся также Гайа, Йорд, Мидгард, Теллус, Эрида и Терра.

На этих семи планетах обитают люди, человеческая раса. Несмотря на то что эти космические тела расположены друг от друга очень далеко на расстоянии тысяч парсеков, можно сказать, что на них живут одни и те же люди, поскольку согласно теории реинкарнации после смерти дух/эйдос человека воплощается в следующем пункте назначения. Так люди и кочуют из жизни в жизнь от планеты к планете. Условия обитания и эволюционный уровень в этой группе примерно похожи, поэтому люди даже при регрессивном гипнозе, вспоминая прошлые жизни, не чуют подвоха, считая, что предыдущие воплощения прошли на Земле.

В каждой семисоставной группе планеты соединены, с одной стороны, каждая с каждой: то есть из каждой точки теоретически можно переместиться через локальный пространственный портал (если суметь таковой выстроить) в любую точку планетарной группы. Но это лишь теоретически, потому что энергетически планеты завязаны по принципу септаграммы, Звезды Магов, где каждое тело является силовым донором для второго тела и акцептором для третьего. Поэтому легче всего перемещаться в планету-акцептор.

***

Первая четверть шестнадцатого века, глухая-преглухая деревушка с малоприметным и незапоминающимся названием, сестра-близнец села Дальние Елды. Раннее утро. Туманная дымка нехотя, еле шевелясь, начала уползать, освобождая пространство уже торопящимся сюда солнечным лучам и обнажая серые контуры старенькой деревянной церквушки с покосившимся крестом на куполе и обрывистые снежные проталины, зияющие своей чернотой на осенней земле. Намедни падал первый снег, но почти весь сошёл на нет, набирая сил для нового захода – зима была близко, но ещё не вступила в свои полные права. Вокруг царила звенящая тишина, буквально давящая на уши, лишь изредка нарушаемая скрипом дверных петель сарая, смазать которые нерадивому хозяину всё никак не доходили руки, да шелестением перьев пробуждающихся домашних птиц.

Буквально в нескольких саженях от храма стояла изба, куда более прочная, исправная и презентабельная, чем сама церковь, – дом попа-батюшки. На участке рядом с хатой располагался хлев, где петух сейчас периодически то открывал, то закрывал один глаз, тщательно раздумывая, пора ли уже оповещать миру о приходе нового дня, или подремать ещё чуток. Вот здесь-то совсем скоро и произойдёт главное действие. Можно даже сказать – Мистерия.

В доме раздался скрип половиц и крадущиеся шаги босых ног.

– Параша, доча, ты куда? – зашипела тихо (так она думала по тугоухости) попадья Марфа Матвеевна.

Слабый слух попадьи был очень избирательный: она категорически не слышала то, что не желала слышать. Зато пробирающуюся на цыпочках Парашу почуяла сразу и проснулась. Не исключено, что здесь сработал не чуткий в нужное время слух, а шестое чувство, а может быть, десять пирожков с повидлом, сожранные на ночь, не давали глубоко уснуть. А ведь сверху пирожков с трудом, но поместились ещё несколько черпаков мёда и сметаны. Даа, было вкусно!

– Я в хлев. Вечером Мурка особливо металась и суетилась, никак, рожать собралась. Пойду проведаю, – шёпотом ответила Паранья.

– Ась? – к Марфе Матвеевне вернулась тугоухость. – Чего бормочешь?

– Мурка рожать собирается, скоро вернусь! – вполголоса гаркнула доча.

– Чего орёшь?! Батюшку разбудишь! Ну ладно, ступай, только ноги не застуди, – завалилась на боковую попадья.

Мирный непрошибаемый храп отца семейства после вечернего Священнодействия намекал, что для его пробуждения придётся превысить сто десять децибел издаваемого звука. Под Священнодействием мы, закадровый голос, в унисон мнению батюшки Протопопа, в миру Афанасия Петровича, понимаем выполнение супружеского долга, предваряемое питием освящённого кагора (кровь Христова), всего по бутылке на рот, и чтением девяносто второго псалма перед тем самым, чтобы ярь в чреслах ярилась, порох в пороховницах полыхал, а ягоды в ягодицах наливались соком. А в процессе сего таинства батюшка присовывал матушке в рот… освящённую просфору (тело Христово).

Дочка Параша накинула ватник, влезла в хлюпающие галоши и пробралась в хлев. Поповская кошка Мурка лежала в скотнике на невысоком скате сена, готовая окотиться, и периодически постанывала, как истинная роженица. Для человеческого уха это звучало что-то наподобие «Мррмаауу. Мяуррмм», потом два раза «Мяа-мяа». Все эти обращения были направлены, с одной стороны, безадресно в Мироздание как жалоба на некий дискомфорт настоящий и предстоящий, а также всем кошачьим богам, чтобы в этот мир её детки пришли благополучно.

Паранья, поповская дщерь двенадцати годин от роду, уже сидела рядом, глядела во все глаза и наивно воображала, что кошка разговаривает именно с ней.

– Потерпи, Мурка, потерпи немножко. Чай не впервой, уже котятки у тебя были, поди привыкши.

Тут Паранья всколыхнулась, вспомнив, что забыла заблаговременно приготовленные широкий кусок льняной ткани и кувшин с водой. Быстренько она сбегала в хату и вернулась в обрат, опосля чего раскидала сено в стороны, сделав неглубокую нишу, и постелила ткань туда. Вот и местечко готово для новорождённых.

Поповна гладила роженицу, и её мягкие ладони снимали у Мурки излишнее беспокойство. Но вот долгожданный миг наступил! Пошли обильные кровянистые выделения, кошка тревожно замяукала, заелозила на месте, было видно, как сокращаются мускулы на её животе.

Схватки и потуги в целом длились около часа. Котята вылезали в пузыре, Мурка, как уже опытная мамка, зубами разрезала плёнку, а потом перегрызала пуповину. Паранья влажными руками обтирала новорождённого котёнка, потом уже сама мама его вылизывала. Слепые детки беспрерывно пищали, впервые войдя в жизнь, как будто бы были не рады сему обстоятельству. Так всё в одном режиме прошло с тремя котятами, которые получились разноцветными: один чёрный с белыми лапками, второй белый с чёрным пятном на хвосте, третий весь пятнистый чёрно-бело-серый.

Тут Солнце и Луна в партильном соединении вошли в пятнадцатый градус Скорпиона, и на свет появился четвёртый детёныш обычного серо-дымчатого окраса. Он сам разорвал когтем пузырь изнутри, перегрыз пуповину, открыл глаза, осмотрелся и произнес:

– Бляаа…

В этот же самый момент на расстоянии сотен парсеков двойное дневное светило и ночное светило в точном соединении вошли в центральный градус одного из четырёх Стражей Неба согласно зодиаку Теллуса. Этот градус иначе назывался Вратами Архатов. И на планете Теллус в семье богатого жреца Бога Тетраграмматона кошка родила четвёртого детёныша из помёта – это была самка полностью чёрного окраса. Новорождённая разрезала амниотический пузырь, отгрызла пуповину, открыла глаза, осмотрелась и произнесла:

– Ныне проклята из-за тебя земля: в муках будешь её плоды добывать…

***

За околицей собралась ватага ребят. Самому старшему недавно стукнуло двенадцать вёсен. Некоторые были уже чумазые – видать, поиграли в «толкалки», а теперь новое развлечение придумали. Самый смелый и старший – Василий – подошёл к невысокой калитке и несколько раз постучал. Мгновенной реакции не последовало, только пёс на привязи пару раз для приличия гавкнул: а чего горло драть, когда и так все свои, местные, ни одного нового незнакомого запаха. Васька обернулся, пожимая плечами, остальные на него неуверенно зашикали, чтобы не отступал.

Тогда парламентёр своим громким голосом завопил:

– Тётя Тася! А тётя Тася! А Волька выйдет погулять?

Таисия как раз ставила парное молоко в печку, прогреть, протомить, чтобы стало повкуснее, да и дольше сохранилось. Услыхав мальчишеский крик за забором, она нахмурилась и пошла в комнату. Мимо неё проскочил Волька, который тоже услыхал зов с улицы.

– Сына! Не ходил бы ты к ним, они опять тебя обижать будут… – обеспокоенно произнесла мать вслед удаляющейся спине сына.

А Волька, радостно припрыгивающий, что аж половицы со скрипом жалобно стонали, ничего не слышал, уже выбегал из сеней навстречу своему счастью.

– Войка! Войка! Иг'ать! Иг'ать! – по-детски агукал половозрелый недоросль.

Васька с бригадой приветствовали парня, злорадно улыбаясь. Теперь у них был превосходный кандидат на роль северного оленя.

– Здрав будь, Волька! – хором сказали ребята. – Пойдёшь с нами играть? Сегодня мы будем кататься на северном олене.

– Здавья! Аха-аха! – залучился восторгом детина. Играть он любил, когда несколько человек – так веселее, чем одному, что случалось гораздо чаще. Одному играть скучно.