2. Глава 2

В то же время, загородный комплекс «Кости»

Кирилл Кощеев

— Ки-ир, а может, в баньку вместе? Агриппина никак? (Агриппина — у древних славян этот день считался преддверием мистического праздника Ивана Купалы. — Прим. авт.)

Вот всё было хорошо в Ганне, кроме навязчивости. Иногда казалось, что она прилипла к заднице, как тот самый банный лист, и отодрать её никак не удавалось. Вру, отодрать-то доводилось уж не раз, потому, может, и приелась эта её безотказность. Довольно трудно хотеть то, что можешь получить каждую минуту, легко, без каких-либо усилий.

— Прости, детка. — Накрыв её руки на собственной груди, сделал над собой усилие, чтобы раздражение не отразилось на лице. Невеста — это тебе не шлюха подзаборная, тут хочешь не хочешь приходится и уважение проявлять, и себя сдерживать. Последнее я не любил, надо сказать, и удавалось это мне крайне плохо.

— У нас с ребятами мальчишник по такому случаю. Ты, может, мне веник собрала, как будущая жена?

— Заговорённый на удачу! — Губы тронуло лукавой улыбкой. Ганна, тщеславная и гордая, как все представители её рода, очень любила напоминание, что наш союз — дело решённое и мы всенепременно поженимся вскорости.

«Если бы на что и заговорила, так на импотенцию».

Ганна догадывалась, что честным женихом назвать меня сложно, даже пару раз пробовала закатывать истерики, но я пресёк, дав понять, что пока наш союз не занесён в скрижали и не благословлён Древними, спросу с меня никакого. Уйти от меня она всё равно не могла: магическая клятва не позволит, а уговорить отца разорвать помолвку — это надо чёрт-те знает как постараться. Да и очень уж ей хотелось быть женой правой руки Чернобога, кто же из нечисти от такого добровольно откажется?

— Не балуешь ты меня совсем. — Ганна надула полные губы, когда-то в самом деле казавшиеся мне до одури соблазнительными. Правильно мать в детстве говорила: пока мороженое раз в неделю — десерт, а дай есть до отвалу — будет вкусом не лучше супа крапивного. А я, дурак, не верил. Надо, что ли, сходить, покаяться.

«Отец, сука, совсем уж с новой любовницей распоясался. Однажды войду в силу и лично яйца его побью, пока не найду заветное и не переломлю иглу за материнские слёзы».

— Так ведь месяц не сплю, к Купале готовимся. — Тупая отмазка, но другая в голову не пришла, да и достал разговор этот — сил нет. С другой стороны, все готовились к празднику Купалы: и люди, и нечисть и сами боги. Обвинить меня было не в чем, но я всё же решил добавить: — Выбери себе что-нибудь в ювелирном, пусть на мой счёт запишут.

Ганна обиженно вздохнула, махнула рукой, будто выуживая что-то из воздуха.

— Веник твой, из всех деревьев по хворостине. От хворей, что тебя, заразу, и так не берут, от дури, хоть поздно уже, и от сглазу, конечно. — Скривила губы. — Где найти дурака, который бы посмел Кощея сглазить. Да и не пристанет ведь, отлетит, как от щита невидимого, сторицей вернётся пакостнику.

— Люблю умных женщин. — Забирая веник, вскользь коснулся губами протягивающих его рук.

«А тебя не люблю. Ты и сама, небось, будучи умной, знаешь».

— Мне пора. — Проигнорировав подставленные для поцелуя губы, чмокнул в макушку. — Увидимся завтра.

Исчезнув в вихре портала, вышел уже у натопленной баньки, расположенной в господской части поместья, куда не пускали чужаков и гостей. Небольшой деревянный сруб дымил в небо запахами мяты, папоротника и лютиков. Довольно втянув воздух, наполненный ароматами трав, скинул баннику-прислужнику вещи.

— Остальные на месте? — спросил банщика. Пояснять, кого жду, не приходилось: мы с Тимом и Светом всегда на Агриппину ходили париться в баню. Ещё с юных лет прижилась эта традиция. Да и кто не парится на Руси на Агриппу-то? Тот разве, кому свет не мил, да жизнь опостылела.