– А ты попробуй тронь, – огрызнулась я. – Только учти, мелочиться не буду. Новые синяки поверх старых расцветут. Ой, прости! Ты ведь рассказала своим гиенам, кто тебя отделал, правда?
Алина позеленела. Ее красивое лицо перекосило, но глаза заволокло пеленой отчаяния. Она и забыла о том инциденте, и удар оказался для нее внезапным. Наверняка ей бы хотелось переиграть ситуацию и не связываться со мной. Но было поздно.
– Заткнись! – прошипела Рита, стараясь прикрыть собой подругу. – Мы даем тебе последний шанс уйти! И поверь – это щедрое предложение!
– Так кто это был? – продолжила я гнуть свое, а они постепенно замыкали нас в кольцо. – Раз ты никому не сказала, значит, кто-то из своих. Ну, кто? Отец?
Алина сделалась пугающе-бледного цвета. Глаза ее просили остановиться, она молча умоляла, но мне страшно хотелось отомстить ей. За маму, за сплетни о моей семье, которые она распускала, думая, что я ничего не знаю.
– Ну все, Мороз, – рыкнула Рита. – Ты доигралась.
– Нет-нет, не отец, – продолжила я невозмутимо. – Всем известно, что он у вас раз в неделю ночует. Значит, мать?
Алина наконец не выдержала и кинулась на меня с вытянутыми вперед руками и растопыренными пальцами. Она поддалась порыву ненависти, удвоив мое преимущество. Мне не хотелось ее бить, даже не потому, что об этом наверняка донесут маме, а потому, что противно было опускаться до ее уровня. Но теперь я защищалась. И потому вмазала Алине под дых так, чтобы она упала, но и так, чтобы смогла подняться.
Девочки впали в ступор – они не верили, что кто-то мог ударить Алину. Я бы не удивилась, если бы они захлопали. Но вместо аплодисментов над нами повисла зловещая тишина.
Пока я лихорадочно соображала, что дальше, Алина подняла на меня взгляд, от которого мне стало совсем не по себе. Я не боялась, нет, но почувствовала, что переступила грань. И война между нами из холодной на глазах перерастала в горячую и кровопролитную.
– Молоток! – вдруг завопила она. – Молоток!
Он тут же появился, отлепившись от школьного фасада.
Мы все знали Молотка – Петьку Молотова из десятого класса. Учился он в десятом, а должен был – в двенадцатом. Его дважды оставляли на второй год и, по слухам, планировали продлить заключение снова. Он был здоровенный, наголо бритый, вечно в кожаной куртке – и в школе, и на улице. Ходили слухи, что у него при себе всегда имелся нож. И что он занимается борьбой. И что даже старшеклассники обходят его стороной. Но что уж точно было правдой – его всегда сопровождали трое друзей, чуть поменьше ростом и размахом плеч. Они тоже отклеились тенями от стены и вчетвером зашагали на Алинин крик.
У меня в глазах потемнело. Сумрак, и так окутавший площадку, стал совсем густым. В нем я наощупь схватила Нинку за руку, и мы обе бросились бежать.
Из всех звуков остались только наши сбитые дыхания, из всего ландшафта – калитка в сетчатом ограждении. Едва мы остановились перевести дух, раздался зычный бас:
– А ну стоять, лохудры! Хуже будет!
Не знаю, на что рассчитывал Молоток, но только мы с Нинкой припустили еще быстрее. Вылетели за пределы площадки и кинулись к следующей калитке – в решетчатом заборе вокруг школы, – за которой простиралась упоительная свобода. До нее оставалось чуть-чуть, когда из ниоткуда вынырнул друг Молотка и растопырил руки, будто собираясь нас обнять. Я дернула Нинку, и мы снова свернули к школе. Из кустов на нас с гоготом выпрыгнул другой молотковский приятель – мы чудом увернулись от его клешни, схватившей воздух над нашими головами. Нинка пронзительно взвизгнула – на дорогу перед нами выскочил сам Молоток и с удивительным проворством прыгнул на нас.