мин 166х47х25

Шестнадцатый с минуту смотрел на размеры затуманенным взглядом. Из них получался мелкий вытянутый ящик. Для чего такой может пригодиться?

Вспомнив о нагрудном кармане рубашки, он проверил и его. Там нашлась ещё одна записка теми же тёмными чернилами, но уже совсем иным, куда более узким и резким почерком.

Мы были страстные и бесстрастные,

Влюблённые в уничтожение твари милые.

Демоны наши в желаньях ужасные,

В них скрыт и рокот бурь, и перламутра переливы.

Четверостишие озадачило Шестнадцатого пуще прежнего. Ничего подобного в кармане покойника найти он не предполагал. Незачем поэзии с её витиеватыми образами соседствовать с чернушными реалиями убойного отдела. Вгрызаясь взглядом в каждое слово, Шестнадцатый тихо проговаривал их, будто пробуя на вкус. «Мы были», «демоны наши». Кто эти «мы»? Друзья? Любовники? Неужели придётся собирать у всех жителей города образцы почерка? По статистике жертва с убийцей связаны, и от личности поэта-любителя, возможно, получилось бы оттолкнуться…

Он встал размять ноги и принялся бродить вокруг покойника.

– Здравствуйте. Мы за телом. Вы уже закончили с осмотром места? – прервал его мысль незнакомый басистый голос.

Шестнадцатый развернулся и растерянно кивнул в знак приветствия. Трое мужчин подкрались к нему столь бесшумно, что им впору было бы податься в воры. Двое из них – высокие и крепкие, с угрюмыми широкими лицами – стояли чуть поодаль с тряпичными носилками. К Шестнадцатому же обращался ближайший: худой седой мужчина средних лет с пергаментной кожей, натянутой на выступающие монгольские скулы.

– Меня прислал к вам Ильдар Антонович Знайдовский, – продолжил тот. – Он у нас участковым был, пока отделение не расформировали. Сказал, к нему прибежал наш с вами знакомый хулиган, видать, ноги хорошо дорогу запомнили, и затараторил, что московский следователь изучает на Чёртовой Палице труп убитого. По правде, я Ильдару Антоновичу не поверил. Убийство – здесь? У нас тихий городок, потому его на пенсию и отправили. Но все могут ошибаться. Сколько бы ни жил и мудрости ни копил, будь готов принять свою неправоту. – Мужчина выдержал паузу и протянул руку. – Я Бату Наминович Санжаков, местный патологоанатом и по совместительству терапевт, будем знакомы.

– Я, м-м… старший следователь… Шестнадцатый. С телом я закончил, можете уносить.

Бату Наминович махнул своим людям рукой.

– У вас нет догадок, кто он? – спросил Шестнадцатый, кивнув на покойника. – В городе никто не пропадал?

– Лишь дети, подростки, но это нормально. Здесь всегда в преддверье Иванова дня начинается кутерьма. Молодость требует бьющей ключом жизни. Ей претит размеренное течение маленького города. – Заметив его смятение, Бату Наминович рассмеялся. – Сперва я тоже удивлялся, но таковы местные обычаи. Привыкните со временем.

Мужчины перенесли окоченевшее тело на носилки и двинулись прочь. Бату Наминович последовал за ними, продолжая говорить:

– В прошлом году из-за того, что родители не пустили в лес на костёр, одна девочка убежала из дома. Искали две недели, а она отсиживалась у подруги на чердаке, потому что боялась возвращаться. В этом году беглецов покамест двое, если слухи не врут: Настя Фортакова, да Денис Двукраев. Фортакова связалась с сектантами и несколько месяцев не объявлялась. Наверное, скоро вернётся. А Двукраева вы сами видели. Он у нас постоянно числится в графе «пропавший».

Так вот как заикающегося паренька зовут. Совсем забыл спросить его имя.

Шестнадцатый сделал несколько пометок про Дениса в блокноте, перелистнул страницу и крупными буквами написал: «СОБЕРИСЬ».