При отторжении организмом чужого органа поднимается температура.

Встрепенувшись, Шестнадцатый ринулся прочь от жгучего сгустка энергии. Обогнул вокзал и понёсся по сонной жёлтой улице, меж рядов фонарей, где лампы ещё не полопались от перенапряжения.

Стоило ему расслабиться и сбавить темп, позади послышались шаркающие шаги: «ш-ш-ших», «ш-ш-ших». Обернувшись, Шестнадцатый едва сдержал крик. За ним, тяжело волоча ноги, гнался седовласый одноглазый человек. Сморщенное лицо разреза́ли сотни линий, тянущиеся от разинутого рта с поредевшими, как у барракуды, зубами. Громадная фигура человека двигалась слишком быстро, резво сокращая дистанцию.

Это симптом лихорадки?

За шарканьем слышался знакомый электрический гул. Фонари вдоль дороги принялись поочерёдно мигать, подавая ясные им одним сигналы. Улица впереди то пропадала, то появлялась, то пропадала…

Догадавшись, что Иван Давидович ушёл со света, Шестнадцатый резко свернул в тёмный двор и будто угодил под землю. Вокруг не было видно ни зги.

«Ш-ш-ших».

Шестнадцатый запнулся о шину-клумбу и ничком растянулся на траве. «Ш-ш-ших», «ш-ших», – раздалось совсем близко. Вскочив, он побежал. Дальше. К просвету меж домами. Вдруг просвет вспыхнул белым. Вытянулся. По двору, словно от маяка по морю, покатилась волна света, стирая в ослепительной белизне качели и деревья. Стало невыносимо жарко. Шестнадцатый инстинктивно зажмурился и приготовился…

– Я была права, – раздался у уха знакомый женский голос, – вы не местный. Могли бы сразу сказать.

Открыв глаза, Шестнадцатый обнаружил, что выбрался из двора. Рядом, в ореоле фонаря, стояла женщина с закинутой на плечо длинной тугой косой. Шестнадцатый не сразу распознал в ней ту самую незнакомку из поезда. Женщина выглядела иначе: то же красивое строгое лицо, та же точёная фигура, но волосы цвета воронова крыла, а вместо белого старомодного платья синий сарафан.

– Вам понравилась гроза? Гроза грозится всем, но бояться её почему-то только дети.

– С-согласен? – промямлил Шестнадцатый, утирая пот со лба.

– С чем же? К моему вопросу ваш ответ не подходит. – Её красные губы растянулись в коварной улыбке. – Вы совсем плохи. Возьмите меня за руку, я вам помогу.

Шестнадцатый отшатнулся от её ладони.

– Спасибо, п-пустяки. Я сам.

– И пустяки становятся причинами погибели. Вам следует поберечься, а не играть в прятки. До свиданья. В будущем мы обязательно встретимся днём.

Шестнадцатый очнулся от настойчивого стука в дверь. Часы показывали девять утра. Поднявшись с дивана, он поспешил в коридор и опять запнулся о велосипед. «Я выяснил личность покойника. Это Игорь Джинов», – донёсся из-за двери голос Ильдара Антоновича, затем тот вновь забарабанил. Наконец Шестнадцатый отпер замок. Взвинченный Ильдар Антонович без приветствия всучил ему контейнер с бутербродами и скомандовал собираться.

Листва, точно усердный парильщик, не жалея себя, хлестала лобовое стекло. Клим гнал по размытой дороге, отчего «Лэнд крузер» трясло, как массажное кресло. Сперва он думал, что Лука осудит его лихачество, однако тот лишь покрепче схватился за ручку, дабы не заваливаться вбок на поворотах.

Они ехали молча, слушая гул мотора да переливы луж. Клима это вполне устраивало. Хватало немого укора, ещё и словесный был бы ни к чему. В каждом взгляде отчима читалось: «Моя единственная дочь пропала из-за тебя. Ты старший. Ты должен был присматривать за ней, оберегать её, но вместо этого ты напился, как последняя свинья. Случай с профессором не отучил тебя дурака от бутылки». Конечно, о последнем Лука знать не мог. По крайней мере, Клим на то надеялся. Он убедил мать ничего не говорить отчиму, соврать, что она едет помочь сыну забрать вещи из общежития, а не откупиться от заявления о нанесении тяжких телесных повреждений. Однако после мать – в этом Клим не сомневался – зачем-то рассказала обо всём Марине…