Кощей – Дальнобойщик Ghenadii Eni

Представьте: вы – Кощей. Да-да, тот самый, Бессмертный. Вот только вместо мрачного замка у вас – пропахшая дизелем кабина фуры Volvo по имени «Старуха», вместо золота и сундуков – груз сантехники до Воронежа, а вместо проклятой иглы в яйце – идиотское карамельное проклятие от бывшей пассии-ведьмы. Теперь любая попытка закурить превращает сигарету в липкий леденец «Петушок». Для Геннадия «Генчика» Бессмертного, дальнобойщика с многовековым стажем и философским взглядом на вечность, это хуже девяти кругов ада. Особенно когда на горизонте маячит самый безумный рейс в его бесконечной жизни.

Загадочная и властная Ядвига Карловна, бизнес-леди с глазами Снежной Королевы и повадками Бабы-Яги, владелица фармацевтической империи «Живая Вода & Мертвая Вода», нанимает Генчика для сверхсекретной миссии: доставить из Москвы в Урюпинск таинственный, вибрирующий и светящийся контейнер. Груз настолько важен, что от него зависит ни много ни мало – равновесие миров. И, разумеется, его нельзя перевозить магией. Только по старинке, по ухабам российских дорог, где за каждым поворотом вместо поста ДПС может поджидать леший-гаишник с радаром из мухомора, а придорожное кафе оказаться корчмой для нечисти, где в меню – «борщ из поганок» и «кофий из жареных желудей».

Но это еще полбеды. По пятам за Генчиком несется банда дорожных чертей под предводительством отмороженного Лиха Одноглазого на ржавой «девятке», жаждущего заполучить контейнер. А в довершение всего, на одной из стоянок в кабину «Старухи» подсаживается очаровательная попутчица Василиса – аспирантка-фольклористка с диссертацией о «малых мифологических персонажах» и слишком уж осведомленным взглядом. Кто она – случайная спутница, шпионка Ядвиги или ведьма под прикрытием, призванная то ли помочь, то ли окончательно свести Генчика с ума?

Сможет ли Кощей-дальнобойщик, отбиваясь от нечисти, преодолевая козни «Изнанки Дорог» и борясь с непреодолимой тягой к никотину (и отвращением к леденцам), доставить «Сердце Мира» по назначению? И что окажется страшнее: проклятие бывшей, коварство врагов или перспектива провести вечность без единой сигареты, зато с неиссякаемым запасом «Петушков»?

«Кощей – Дальнобойщик» – это гремучая смесь городского фэнтези, черного юмора, отвязного дорожного приключения и гротеска на грани фола. Это история о том, что даже у Бессмертного есть слабые места, что настоящая магия может скрываться в самых неожиданных вещах (и существах), и что иногда, чтобы спасти мир, нужно просто крепче держать баранку, верить в свою «Старуху» и иметь в запасе пару-тройку… ну, вы поняли чего. Пристегните ремни – будет трясти! И, возможно, немного сладко. До оскомины.

Геннадий Алексеевич Ени

Тяжелая фура Геннадия «Генчика» Бессмертного, которую древние, как кости мамонта, документы именовали безликой «Volvo FH16», а сам он мысленно кликал «Старухой», рассекала предрассветную мглу с упорством ледокола, идущего сквозь паковые льды вечности. Для Генчика, чья собственная дата выпуска давно затерялась в анналах, не отмеченных даже пылью времен, «Старуха» была больше чем металл и дизель – она была его панцирем, его скитом на колесах, единственной константой в калейдоскопе эпох.

Рассвет этого дня, тысячного или стотысячного в его нескончаемом календаре, был неотличим от прочих – такой же неохотный, цвета старой, окислившейся меди, он скупо сочился сквозь залапанное лобовое стекло, оседая на ресницах Генчика инеем усталости. Кабина была его микрокосмом, пропитанным сложным, как характер старого пьяницы, букетом ароматов: терпкий дух вчерашнего кофе, въевшийся в пластик дешевого стаканчика, словно татуировка; вечная, как сам Генчик, дизельная гарь, пропитавшая каждый шов обивки; и пыль. Пыль российских дорог, взвесь эпох и судеб, такая древняя, что помнила, казалось, скрип тележных колес и посвист разбойничьих атар. И над всем этим – едва уловимый, тревожащий ноздри запах озона, тончайшее напоминание о тех бесчисленных моментах, когда смерть лишь облизнулась, глядя на Генчика, да и пошла своей дорогой, искать добычу попроще. Этот озоновый шлейф был его аурой, его невидимым клеймом.

Он потянулся, с хрустом, напоминающим треск сухого дерева, разминая суставы, которые несли на себе память о тяжести кольчуги и ледяном прикосновении стали. Взгляд, мутный от недосыпа и вековой скуки, привычно скользнул по приборной панели. Навигатор – бездушное китайское поделие, подаренное каким-то экзальтированным логистом – тускло светил картой до Воронежа. Сантехника. Опять. Тонны фаянсовых унитазов и хромированных смесителей, что отправятся служить людям, чьи жизни – лишь краткий всполох на фоне его бесконечного пути. В этом была какая-то злая ирония, почти поэзия абсурда.

«Эх, курнуть бы…» – эта мысль, как заезженная пластинка, каждое утро начинала свой тоскливый концерт в его голове. Рука сама, как верный пес, потянулась к бардачку, где в иллюзорном мире его надежд все еще могла лежать пачка «ядреных», способных воскресить и мертвого. Вдохнуть бы полной грудью этот горький, смолистый дым, чтобы он продрал до самых печенок, выжигая изнутри эту серую, бесконечную усталость…

Эта фантазия была его личным маленьким раем и адом одновременно. Уже лет двести, а может, и все триста, с тех самых пор, как его путь пересекся с Магдаленой – ведьмой, чья красота была сравнима лишь с ее же злопамятностью – простое удовольствие закурить стало для Генчика чем-то из разряда полета на Луну на метле.

Рация, надсадно крякнув, изрыгнула в эфир цветистую тираду о качестве дорожного покрытия под Рязанью. Генчик поморщился и убавил звук. Обычно этот разноголосый хор служил ему чем-то вроде колыбельной, но сегодня он царапал слух. В самом воздухе этого утра, в медленном танце пылинок в луче восходящего солнца, сквозило нечто… фальшивое. Предчувствие. Старый, знакомый зуд под кожей, как перед грозой или перед особенно крупной неприятностью. Оно было тоньше запаха озона, острее пыли дорог – это был привкус перемен, от которого Генчик давно отвык и которого подсознательно жаждал и боялся одновременно.

Он повернул ключ. «Старуха» вздрогнула, ее дизельное сердце рявкнуло, а затем забилось ровно, мощно, как у доисторического зверя, пробудившегося ото сна. Фура плавно влилась в поток, и предчувствие на миг отступило, задавленное ревом моторов и монотонностью дороги. Но Генчик знал – оно притаилось, как волк в засаде, ожидая своего часа.

Пару часов дорога была просто дорогой – серой лентой асфальта, разматывающейся под колесами. Но когда старенький кнопочный телефон, переживший вместе с Генчиком не один десяток передряг, издал пронзительную, почти ультразвуковую трель, которую он не слышал с тех пор, как последний раз имел дело с навьями на болотах Полесья, Генчик понял – началось. Номер не определился – дурной знак.

– Бессмертный у аппарата, – буркнул он, используя фамилию, придуманную для особо назойливых кредиторов еще в девятнадцатом веке. Имя «Кощей» давно стало легендой, которую он сам предпочитал не ворошить. Генчиком его звали те немногие, кто смел приблизиться. Таких не осталось.

– Геннадий Вековечный? – Голос в трубке был женский, холодный и острый, как осколок льда, с едва заметным дребезжанием, словно говорила древняя, но идеально сохранившаяся фарфоровая кукла. От этого голоса веяло не столько духами, сколько запахом старинных гримуаров, пылью забытых склепов и едва уловимой ноткой цветущего папоротника. – Мое имя Ядвига Карловна. У меня есть для вас дело, Геннадий. Дело, от которого такие, как вы, обычно не отказываются. Особенно, когда на кону стоит нечто большее, чем просто деньги.

Генчик почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с утренней прохладой. Предчувствие, дремавшее в глубине его души, вскинуло голову и облизнулось. Похоже, сантехника до Воронежа действительно отменялась. Этот рейс обещал быть симфонией абсурда и опасности. Но что такое опасность для того, кто танцевал со смертью столько раз, что она стала ему кем-то вроде назойливой старой знакомой? Так, очередная строчка в бесконечной балладе его жизни.

Офис фармацевтической гигантессы «Живая Вода & Мертвая Вода» гнездился в одном из тех стеклянно-бетонных ульев, что жались друг к другу на окраине столицы, словно пытаясь дотянуться до равнодушного неба. Но уже у вращающихся дверей, отполированных до зеркального блеска тысячами рук, ищущих если не панацею, то хотя бы облегчение, Генчик ощутил знакомый диссонанс. Фасад был безупречен, но за ним, как за улыбкой профессионального игрока в покер, скрывалось нечто иное. Воздух в холле был кондиционирован до состояния арктической пустыни, пах озоном, дорогими чистящими средствами и… едва уловимо, на грани восприятия – сушеным аконитом и болотным мхом. Словно в вентиляционных шахтах кто-то тайно перегонял эликсиры сомнительного свойства.

Кабинет Ядвиги Карловны встретил Генчика ледяным великолепием и тишиной, такой плотной, что казалось, ее можно резать ножом. Огромный стол из черного, как ночь без звезд, эбенового дерева. Панорамное окно во всю стену, за которым копошился город, похожий отсюда на муравейник, залитый расплавленным солнцем. И здесь, в этом святилище современной бизнес-ведьмы, царила та же двойственность, что и в ее имени. Левая стена – каскад мерцающих экранов, транслирующих финансовые апокалипсисы и триумфы в реальном времени. Правая – тяжелый, как вещий сон, гобелен, изображавший то ли охоту Дианы на единорога, то ли жертвоприношение какому-то клыкастому божеству среди сплетения терновых ветвей. Цветы в строгих кадках из вулканического туфа: слева – белоснежные орхидеи, холодные и совершенные, как ледяные скульптуры; справа – нечто извивающееся, темно-лиловое, с бархатистыми листьями, похожими на крылья гигантской ночной бабочки, и едва заметным, дурманящим ароматом, в котором смешались ваниль, тлен и обещание запретного. «Интерьер под стать хозяйке, – криво усмехнулся про себя Генчик. – Живая вода в одном флаконе с мертвой».