Ядвига Карловна чуть склонила голову, и в ее серебряных волосах мелькнул отблеск, похожий на лунный свет.

– Назовем это… зерном. Первозданным зерном, из которого может произрасти нечто новое. Или возродиться нечто очень старое. Оно необходимо для восстановления… равновесия. Его нельзя подвергать вибрациям выше допустимых, температурным перепадам и, упаси вас Мироздание, любопытству. Оно должно достичь Урюпинска не позднее чем через пять суток, в час, когда полная луна коснется маковки старой колокольни. Иначе… – она сделала паузу, и в этой паузе Генчик услышал шелест крыльев надвигающегося хаоса. – Иначе равновесие качнется так, что мало не покажется никому. Ни на этом свете, ни на том.

Он молчал, ощущая, как под ложечкой засосало от смеси азарта и дурного предчувствия. Деньги были колоссальные. Но интуиция, отточенная тысячелетиями выживания в самых невероятных передрягах, шептала, что этот рейс – не просто работа. Это игра с огнем, где ставкой может оказаться нечто большее, чем его собственная, порядком надоевшая ему вечность. Но скука, эта серая, вязкая спутница бессмертия, была куда худшим врагом.

– Идет, Ядвига Карловна, – его голос прозвучал тверже, чем он ожидал. – Где этот ваш чудо-контейнер?

Хозяйка кабинета коснулась невидимой сенсорной панели на столе. Стена с гобеленом бесшумно отъехала в сторону, открыв взгляду Генчика небольшую нишу, облицованную тусклым, как старое серебро, металлом. Там, на антигравитационной платформе, парил он. Контейнер. Длиной чуть больше метра, идеальной прямоугольной формы, без единого видимого замка или стыка. Он был сделан из материала, незнакомого Генчику, – теплого на вид, но излучающего внутренний холод. Изнутри исходило слабое, прерывистое свечение, похожее на дыхание спящего дракона, и едва слышная вибрация, от которой по полу расходились почти невидимые концентрические круги. И запах… Запах озона, смешанный с ароматом первой весенней грозы, первозданной глины и чего-то еще, от чего по спине Генчика пробежал ледяной озноб. Это был запах судьбы, безжалостной и неотвратимой.

– Вот он, ваш бесценный груз, Геннадий, – в голосе Ядвиги Карловны проскользнула нотка, похожая на благоговение. – А это, – она легко, почти небрежно, подвинула к нему тонкий платиновый кейс, – ваш аванс. Остальное – по факту доставки. И помните, Геннадий: этот груз – ключ. От очень многих дверей. И от очень многих замков. Не подведите. Ни меня, ни тех, кто ждет.

Генчик молча кивнул, взял кейс. Невесомый, но содержащий в себе груз ответственности, куда более тяжелый, чем платина и купюры.

– Будет исполнено, Ядвига Карловна. Урюпинск. Пять суток. И пусть все боги и демоны этого и других миров будут мне свидетелями. Или наоборот, пусть лучше не мешают.

В коридоре, уже на выходе, он едва не налетел на безмолвную секретаршу. Она улыбнулась ему одними уголками губ, и в полумраке, пахнущем полиролью для мебели и вечностью, Генчику показалось, что в ее непроницаемых очках на миг отразились два красных уголька. Или это просто игра света на линзах. В последнее время его слишком часто подводили глаза. Или нервы. Вечность – та еще штука, расшатывающая даже самые крепкие организмы.

Едва колеса «Старухи» коснулись раскаленного асфальта за пределами сверкающего ледяного ада бизнес-центра, Генчик первым делом пристроил платиновый кейс в сейф, вмонтированный под спальное место – реликвию тех времен, когда он возил контрабандные алмазы из Антверпена в Стамбул. Аванс был таков, что хватило бы на покупку небольшой банановой республики вместе с ее президентом и всем населением. Если бы не одно проклятое «но», размером с хороший такой чупа-чупс.