– Главное, чтобы у человека были добрая душа и зрячее сердце, – ответила Олеся и протянула Василю лукошко со смородиной. – Угощайся! – предложила она юноше сладкие ягоды. – А мне пора домой. Маменька пироги печь собралась и ждёт меня с ягодами.

– А ты придёшь завтра? – спросил Василь.

– Приду, – ответила девушка и отправилась домой.

Придя домой, Олеся отдала матери лукошко с ягодами и села вышивать очередной рушник. На этот раз нитки подбирались по цвету сами собой, и игла словно порхала над тканью. Дед Михась заметил, что лицо у внучки как бы светится изнутри.

– Уж не принца ли на белом коне повстречала ты у ручья? – спросил дед Михась, с улыбкой глядя на сияющее лицо Олеси.

– Что ты, дедушка, и вовсе он не принц, – возразила девушка. – Это Василь, который живёт на соседнем хуторе. Он так хорошо играет на жалейке, что я заслушалась.

– Да он же без глаз! – воскликнула Ганна, зашедшая в комнату пригласить отца и дочь на чай с пирогами.

Она хотела было продолжить своё высказывание о Василе, который из-за своей слепоты, по мнению местных кумушек, так и помрёт бобылём, но словно онемела под укоризненным взглядом отца.

– Сегодня слепой, а через некоторое время и прозреть может, – заметил Михась. – Случаются же чудеса…

– Да ну вас, фантазёры! – ответила Ганна. – Думайте как хотите!

– Нельзя разрешить или запретить людям думать. Это дело добровольное, – заметила Олеся.

– Пошли пить чай, добровольцы! – предложила Ганна и первой вышла из комнаты.

Дед с внучкой переглянулись и отправились следом.

Когда утром Олеся принесла матери для продажи вышитый рушник и спросила разрешения сходить к ручью за смородиной, то Ганна нахмурила брови и с укором взглянула на дочь.

– Знаю я эти ягоды, – пробурчала она. – Небось, к Василю на свидание торопишься.

– Я обещала, что приду, – ответила дочь.

– Раз обещала, так иди, – сказал дед Михась. – Человек должен отвечать за свои слова, если он хозяин слову, а не пустомеля.

– Дедусь, я тебя так люблю! – воскликнула Олеся и чмокнула деда в щёку.

– Ладно, иди, – смилостивилась на вид суровая Ганна. – Да возьми с собой пирожки, что в льняной салфетке на столе лежат. Угостишь парня. Ему таких пирогов никто не испечёт.

– Почему? – удивилась девушка.

– Потому что нет у него ни сестёр, ни матери, – ответила Ганна и вздохнула.

– Мать умерла при родах. Говорят, что сердце у неё было слабое, потому и не выдержало, когда ей ребёнка безглазого показали, – пояснил дед Михась.

Заметив тень грусти на хорошеньком личике дочери, Ганна поспешила успокоить Олесю.

– Да не переживай ты так! Это было давно, – сказала она, провожая дочь до двери.

Когда Олеся с полным лукошком ягод подошла к знакомым зарослям чёрной смородины и раздвинула ветви, то на валуне никого не увидела, и слёзы невольно навернулись на глаза.

– Серко! Ты где? Отзовись! – крикнула она и услышала невдалеке прерывистый собачий лай.

Вскоре к валуну подбежал Серко, который на коротком поводке вёл за собой хозяина. Василь осторожно передвигал ноги. Свободной рукой он ощупывал пространство перед собой, чтобы не наткнуться на какое-нибудь препятствие.

– Здравствуй, Олеся! Ты давно ждёшь? – услышала девушка приятный голос Василя.

«Да я тебя всю жизнь готова ждать», – подумала Олеся и улыбнулась от такой светлой мысли.

– Здравствуй, Василь! Если пирожки ещё тёплые, значит, ждала недолго, – ответила девушка. – Это моя мама тебе гостинец передала.

– Добрая у тебя мама, – заметил Василь, уплетая за обе щёки сладкие пирожки.

«А ведь прав Василь! Мама-то у меня и впрямь добрая», – подумала Олеся и покраснела. Хорошо, что Василь не видел, как полыхнули румянцем девичьи щёки. И было отчего! От стыда, конечно.