Центр города окружал широкий пояс хрущёвок, пятиэтажных зданий в четыре подъезда, выстроенных из белого силикатного кирпича. Они напоминали об эпохе резкого взлёта советской пилотируемой космонавтики в шестидесятых годах, когда город наполняли тысячи молодых специалистов, выпускников университетов и технических вузов, считавших за честь работать над космическими проектами в МИКах – машинно-испытательных комплексах и на стартовых площадках. В МИКах – огромных цехах высотой в десять этажей и длиной до полукилометра, с огромными воротами на торцах – происходила окончательная сборка космических кораблей и ракет-носителей из узлов и агрегатов, поступающих с бесчисленных оборонных заводов, а также их секретных НИИ (научно-исследовательских институтов) и КБ (конструкторских бюро), как их называли – «ящиков», разбросанных по всему Советскому Союзу. Ящиками их называли потому, потому что у них не было обычных почтовых адресов: индекс, город, улица, дом. Вся корреспонденция приходила на почтовый ящик номер такой-то, кому конкретно.

Семидесятые годы ознаменовались резкой интенсификацией космических программ. Стало больше космических стартов, людей и спутников на околоземную орбиту, а также исследовательских аппаратов к Луне и к соседним планетам. Появились орбитальные станции, на которые кроме советских учёных и инженеров со временем стали запускать граждан стран социалистического лагеря. Сначала это были грамотные ребята из европейских стран. Вспомним поляка Станислава Гермашевского, немца Зигмунда Йена, венгра Берталана Фаркаша, болгарина Григория Иванова. Думается, на них можно было реально положиться в конкретных делах. А потом пошел вьетнамец Фам Туан, монгол Джугдэдимидийн Гуррагча и кто-то ещё из этой же братии. Даже анекдот ходил: «Скажите, а почему у вас после полёта руки по локоть синие?» – «А я как руки к чему-то протяну, меня сразу по рукам били, не трогай, говорили». Кроме того, в конце 70-х начался грандиозный проект космического челнока «Буран» по аналогии с американским Спейс шаттлом, людей требовалось всё больше и больше, на окраинах города стали возникать микрорайоны, застроенные девяти- и десятиэтажными домами в несколько подъездов. Наладилась железнодорожная связь с большинством площадок, на которые дизельными тепловозами возили народ из города на работу (иногда по два часа), построили большой современный аэропорт. Без секретности и тут не обошлось: на табло во Внуково он назывался Крайний. Народ удивлялся, что это за Крайний такой, но кому надо, тот знал…

Недалеко от центра начинался крутой спуск к Сырдарье. Когда закладывали город, это была широкая полноводная река, нёсшая свои воды в Аральское море, по которому ходили пароходы и рыбацкие баркасы. К 1985-му узбеки с казахами ещё не до конца разобрали реку на орошение, и она была ещё довольно полноводна, метров сорок – пятьдесят в ширину, но, судя по широкому песчаному пляжу, расположенному под обрывом (город был построен на высоком берегу реки), раньше она была намного шире. На пляже в живописных позах валялось множество народу, загоравшего на жестоком августовском солнце. В основном это была детвора и молодёжь старшего школьного возраста, которые ловили кайф от последних дней летних каникул. Я не удержался, тоже окунулся, вода была просто горячая, и трусы после выхода на берег высохли в момент.

На улицах народу было немного. Это неудивительно: народ в массе своей находился на работе в воинских частях, учреждениях и на площадках, и большинство тех персонажей, которые передвигались по тротуарам, имели сосредоточенный вид и взгляд, направленный строго перед собой. Каждый третий был облачён в военную форму разных оттенков зелёного солдатского или офицерского образца.