– Почему? – невольно перестала есть дочь.

– Он ругался по-немецки, и по его поведению это тоже видно. Скорее всего, какой-то захудалый барон.

– А второй, он дворянин?

– Вряд ли, но принадлежит к тем семьям, где дворяне либо были, либо есть, но он сам – нет, не похож, нет в нём ни активной деятельности новообретённого, ни чопорности потомственного дворянства, ни привычек, выработанных годами в процессе воспитания. Не похож.

– Ааа, – протянула Женевьева, – ты такая умная, маман.

– Я наблюдательная, и я аристократка.

– А они тебе не понравились?

– Они не нашего круга.

– Ну, а если бы были нашего круга?

– Дочь!

Женевьева тут же убрала взгляд, который до этого задержала на матери.

– Ладно, – смягчилась мать, – я отвечу на твой вопрос. Они оба хороши, хоть и абсолютно разные, оба воспитанные, оба честные, оба любят своё Отечество, каждый хорош по-своему, и выбор всегда останется за девицей, а не за ними. Учти это, но они не нашего круга, и чтобы стать наравне с нами, им придётся совершить очень много усилий или добиться такой должности при дворе, или в армии, которая позволит им породниться с кем-то из нас.

– Я поняла, мама, спасибо. У них обоих есть дар.

– Уверена? Да, маман, ты ведь знаешь, что, владея своим даром, я могу чувствовать и у других.

– Интересно, значит, они оба едут поступать в академию, только неизвестно в какую, впрочем, там их немного. У них боевой дар?

Женевьева задумалась.

– Не знаю, маман, наверное, нет. Может, у тевтонца, у другого – точно нет.

– Ну, хорошо, ешь, нам есть ещё о чём поговорить, кроме этих двух оболтусов, но сделаем это немного позже, – и дама неспешно стала доедать свой жюльен. Тебе нравится эта музыка?

– Ты видел, какая она вся? – неопределённо выразился по отношению к незнакомой девице Пётр, когда мы покинули вагон-ресторан.

Я пожал плечами и не ответил. А что отвечать? Вопрос чисто риторический, конечно, видел, и что теперь? Хороша Елизавета, да только когда смотришь на неё из кабриолета. Вслух я ничего не сказал, не было смысла. А Пётр всё никак не унимался, вот же, завёлся.

– Она аристократка.

– Ты тоже, – нехотя разлепил я ради ответа губы.

– Я всего лишь барон, да, я дворянин, но недалеко от тебя ушёл, а она, скорее всего, графиня.

– С чего бы?

– С того, по повадкам видно. Видел, как на нас её маман посмотрела?

– Видел, я аж чуть не поперхнулся.

– Не поперхнулся, – передразнил меня Пётр, – а я чуть не подавился. Окатила презрением, как будто мы латыши-крестьяне какие-то, что ворону дохлую жрут.

– Скажешь тоже! Какую ворону?

– А, ты просто не в курсе, ладно. Она и на тебя посмотрела, как на прислугу.

– Я ей не прислуга, я не богат, но мы никогда не были нищими и мой отец…, – и моё горло опять перехватил спазм. На этот раз Пётр заметил это.

– Не волнуйся, всё хорошо, просто дочка у неё красивая, вот мы с тобой и разгневались. Отец мне тоже всегда говорит, чтобы я держал в узде свои чувства. А хочешь, покажу фотографии моей сестры, она у меня замужем за офицером флота и живёт в Павлограде, я у них, скорее всего, стану ночевать первое время.

– Покажи, – спазм меня отпустил, да и действительно, я слишком болезненно реагирую.

Пётр полез в чемодан и, достав оттуда картонную папку, развязал тесёмки и мы стали рассматривать его семейные фото. За этим занятием мы провели время до самого вечера, пока окончательно не стемнело. Его сестра, по моему мнению, не являлась красавицей, но и дурнушкой её назвать я не смог, так, серёдка на половинку, типичная тевтонка. Но по рассказам Петра, очень душевная и легкоранимая, впрочем, это сугубо его мнение, я, наверное, тоже свою сестру нахваливал бы, но у меня нет сестры, она умерла, когда я был ещё совсем маленьким, от коклюша.