Тот Амон вскочил, кровь прилила к его лицу, а глаза вспыхнули ошеломлённой яростью человека, внезапно осознавшего всю глубину непроходимой свинской глупости болвана-собеседника. Дион не обратил на него внимания. Подняв потайную крышку мраморного сиденья, он некоторое время рылся в куче всевозможных безделушек – варварских амулетов, кусочков костей, безвкусных украшений – талисманов и заклинаний, которые суеверная натура этого человека побудила его собирать.

– А, вот и оно! – Дворянин торжествующе поднял кольцо необычной формы. Оно было сделано из металла, похожего на медь, и имело форму чешуйчатой змеи, свернувшейся в три кольца и держащей хвост во рту. Его глаза походили на жёлтые драгоценные камни, которые зловеще сверкали. Тот Амон вскрикнул, как будто его ударили. А Дион обернулся и разинул рот, его лицо внезапно побелело. Глаза раба сверкали, рот широко раскрылся, а огромные смуглые руки вытянулись, словно когти.

– Кольцо! Клянусь Сетом! Кольцо! – Вскричал он. – Моё кольцо, которое у меня украли! – В руке стигийца блеснула сталь, и поведя своими могучими смуглыми плечами, он вонзил кинжал в жирное тело барона. Высокий тонкий визг Диона перешёл в сдавленное бульканье, и всё его дряблое тело обмякло, как растаявшее масло. Оставаясь тупицей до конца, он умер в безумном ужасе, сам не зная почему. Отшвырнув в сторону скрюченный труп, уже забыв о нем, Тот схватил кольцо обеими руками, его тёмные глаза полыхали безграничной алчностью.

– Моё кольцо! – прошептал он в исступлённом возбуждении. – Моя сила!

Как долго он склонялся над зловещим артефактом, неподвижный, как статуя, впитывая его зловещую ауру в свою тёмную душу, не знал даже стигиец. Когда он очнулся от своих мечтаний и отвлёкся от ночных поисков в безднах, где блуждал его разум, взошла луна, отбрасывая длинные тени на гладкую мраморную спинку садовой скамьи, у подножия которой распростёрлась тёмная тень, некогда бывшая повелителем Аттала.

– Хватит, Аскаланте, хватит! – прошептал стигиец, и его глаза во мраке вспыхнули красным, как у вампира. Наклонившись, он зачерпнул пригоршню запёкшейся крови из лужи, в которой лежала его жертва, и втёр её в глаза медной змеи, пока жёлтые искры не скрылись под тёмно-красной маской.

«Закрой свои глаза, мистический змей, – произнёс он нараспев леденящим шёпотом, от которого кровь застыла в жилах. – Закрой свои глаза от лунного света и открой их на более тёмные бездны! Что ты видишь, о змей Сета? Кого ты зовёшь из бездн Ночи? Чья тень падает на угасающий Свет? Призови его ко мне, о змей Сета!»

Поглаживая чешую особым круговым движением пальцев, – движением, всегда возвращавшим пальцы в исходное положение, он ещё больше понизил свой голос, шепча тёмные имена и ужасные заклинания, забытые во всём мире, кроме мрачных глубин мрачной Стигии, где чудовищные фигуры монстров скользили в сумраке гробниц.

В воздухе вокруг колдуна возникло какое-то движение, похожее на водоворот, возникающий в воде, когда какое-то существо всплывает на поверхность. Безымянный леденящий ветер на мгновение подул на стигийца, словно из открытой двери. Тот Амон почувствовал чьё-то присутствие у себя за спиной, но не оглянулся. Он не сводил глаз с залитого лунным светом мраморного пространства, на котором парила едва заметная тень. По мере того, как маг продолжал шептать заклинания, тень становилась всё больше и отчётливее, пока не обрела различимые и ужасающие черты. Её контуры мало чем отличались от очертаний гигантского бабуина, но ни один подобный бабуин никогда не ступал по земле, даже в Стигии. Тот Амон по-прежнему не присматривался, но, вытащив из-за пояса сандалию своего господина, которую всегда носил с собой в смутной надежде, что сможет использовать её подходящим образом, бросил её за спину.