У меня вот Любашка была маленькая, первая-то. Мария Ивановна придёт (у нас в бане мылась ходила)… Придёт: «Ой!», да чего. Всё, она ушла домой, а у меня девка ночь будет реветь. Так спокойнёхонька – не слышим, не видим даже! Тоже положим, она спит, да и всё. А тут всю ночь будет реветь.[44]
А я вообще прикос не видела до тех пор, пока Алёнка маленькая не была… Так вот Анька пришла, с ней поиграла, поиграла, она потом всю ночь ползала.[45]
Можно выделить следующие типы потенциальных исполнителей оприкоса. Во-первых, это нечаянно проходящие мимо или заходящие «кто угодно», а также те из них, кто «с темным взглядом», «жгучим умом». Перечень носителей потенциальной магической агрессии представлен в заговорных текстах. Заговоры должны защитить от троеженого, от двоезубого, от девки простоволоски, от бабы самокрутки, от вдовца и вдовицы, от черного и от белого, от чернеца и от черницы, и так далее. То есть нужно защищаться от любого человека, встретившегося или зашедшего в дом.
Ножницы и игольницы в северных деревенских домах хранятся на гвоздиках у окон. С одной стороны, так удобно – близко к свету. С другой – они выполняют роль оберега, защиты от всяческой напасти. Окно в частном музее Иды Афанасьевны Максимовой. Фото И. Веселовой. Июль 2008 г. Деревня Азаполье Мезенского района Архангельской области
Немного полевого опыта в качестве иллюстрации. Жители Русского Севера, как известно, в основном светлоглазые, так что кареглазым участникам экспедиции – «с темным взглядом» – приходится несладко. Однажды одному из авторов этой статьи пришлось вести интервью со старушкой в далекой деревне Кильца, разговор шел через порог дома. Пускать нас дальше она категорически отказывалась, что само по себе настораживало, да и комаров по нашу сторону порога было нестерпимо много. Одета старушка была в кофту наизнанку, сплошь усеянную булавками.[46] При этом вела она беседу с кареглазой собирательницей, поскольку в паре собирателей та была старше, но смотрела только на младшую, сероглазую. Надо сказать, что такая форма беседы производит на потенциального вредителя неприятное впечатление. В другой группе кареглазость студентки стала поводом для прямого обсуждения ее вредоносности:
<К. и Н. навещают Иванова. В отсутствие К. Иванов сообщил Н., что у К. недобрые глаза и поэтому после ее ухода он не может найти многих вещей.>
Но, правда, полвечера искал коробочку ту после тебя.
<Да ладно. Какую коробочку?>
Вот от этой крышечки.
<Ага-ага, от слухового это аппарата?>
Вот эта.
<Так я ж на неё даже не глядела!>
Вот оно на столе так стоить, зеркало, эта тут херня стояла. Больше-то ничего не было. Вот на столе, знаю, что на столе, – нету и всё, не вижу её и всё.
<А я ж не хотела, чтоб она терялась, и не смотрела на неё…>
Я вот думаю, плюнул, заматюкался (мат, по здешним представлениям, лучший способ справиться с потусторонними напастями. – Ю.М.), что ли, на херню эту, там смотрел вроде, там, куда положил, да нет вроде, не знаю. Блин, зараза, вот она лежит.[47]
Второй тип потенциальных исполнителей оприкоса – родственники ребенка: отец, дед, мать, бабка. Причем мать, по словам наших собеседников, едва ли не самый главный источник возможной агрессии.
<А мать может сглазить?>
Больше всего ещё мать может. И мать, и отец.[48]
Даже мать родная может, например, оприкосить.
Мне раньше мама всё говорила, пойдёшь ребёнка, ведь иногда и скажешь, ребёнок: «Ой ты, хорошенькой какой, какой ты у меня любой и всё». Да. Всё раньше мама мне говорила, скажет, ребёнка сама можешь оприкосить.[49]
Сглазить – это сглазить. У меня дедко-то вот, отец, муж-то, детей любил – дак я не знаю! Всех маленьких облизал. Посмотрит малыша, уйдет – всё, они уже плачут. Уже плачут.