<А хотя он их любил так. Да?>
Любил. Да.[50]
Мы, воспитанные в городской культуре, где сглазом балуются завистники, а похвала родных и близких всегда желанна, при обнаружении такой близкой опасности недоумевали. В городской культуре родственники имеют своего рода алиби: они по определению не могут завидовать и наносить порчу, так как не могут желать зла. Сердце матери, а также бабушки, дедушки и прочих близких родственников априори чисто для ребенка. Как же устроено деревенское мировоззрение, если вред может нанести чистый сердцем?
Для того чтобы в этом разобраться, рассмотрим ситуации «магической агрессии» подробнее. Можно выделить две формы оприкоса – невербальную и вербальную. Невербальные формы характеризуются ментальной активностью агрессора – «одумать», или его визуальной активностью – «посмотреть». Причем «посмотреть» во многих случаях равняется «подумать»:
Да-да. Подумает он, посмотрит– «вот, какая!».[51]
Обычно когда на народ маленького ребёнка выводят вот что в людное место куда-нибудь, чтоб как… не одумали, ничего не сказали.[52]
Оприкос вызывается особым взглядом-думой, смысл такой «думы» – восхищение. «Вот какая!»: какая хорошая, красивая, здоровая и т. д. Но может действовать и сам взгляд, без особой «думы», если он «темный» или недобрый. На потенциальную вредоносность человека указывают или невербально (булавками, костюмом – вывернутой наизнанку кофтой, выбором места беседы – беседой на пороге, избеганием взгляда), или вербально – прямым обвинением в нанесенном или возможном вреде.
Не то что специально, что я тебя оговорю. И другие, если встретил, не думаешь ничего, а встретишь на улице или где ли, может быть, в дверях или чего ли, и вот может тоже – «какая встреча», если кого не знаешь, «какая встреча», а потом: «Ой, девка, я с тобой встретилася – так мене худо было дак».[53]
Вербальная форма оприкоса выражается речевым действием «хвалить»:
Даже некоторы вслух говорят, понимашь, «Ой, какой у тебя ребёночек красивенький какой» – любуемся, как вот вечно говорим мы – «весь там в папушку ли, в мамушку сынок». Ну и потом ушли, туда-сюда, и вот ребёнок на следующие две ночи плачет и плачет, и ничем его не успокоишь тут – ни титьки, ни соски, ничё. Ну и сама поймёшь, почему орет.[54]
<Получается, что ребёнка вообще нельзя хвалить, потому что кто угодно может его сглазить?>
Получается, что так.
<Ну а как так? То есть можно сказать ребёнку: «Какой ты хорошенький» – и можно сглазить?>
И можно сглазить.[55]
По словам одной из наших собеседниц, «хорошие» слова «оборачиваются»:
Вроде человек приходил – вроде всё по-хорошему… Эти добрые слова все оборачиваются,видишь. Раньше в старо время вообще детей не показывали. Там, до определенного возраста, там, до года или докуда ли, знашь. Нельзя было. Никому не показывай, никому ничего, там.
Особое внимание в рассказах об оприкосах придается междометию «ой!» (запрету ойкать), существует также глагол «обойкать», синоним глаголов «сглазить», «оприкосить»:
...ойкать: «ой, ой, ой». Это слово считается плохим. Я это не от одной бабульки слышала, что если ойкаешь – ой, ой, ой, ой! – какое-то недобро её несет, что именно – не говорит, не объясняет.
<То есть когда говорят: «Ой, детки, ой!» – это нехорошо?> Считается, что нехорошо. Например, я это от нескольких слышала. От Александры Алексеевны, от своей другой бабушки – Евдокии Петровны. Хотя она очень любила ойкать, тем не менее всегда говорила, что слово плохое. И вот от кого-то еще, где-то, несколько раз доводилось это слышать.[56]
Междометие «ой!» (выражение удивления) служит маркером неожиданной похвалы, оно устойчиво организует прямую речь «агрессора». В рассказе об