– Не совсем. Тогда мы выполняли измерения в краткосрочном периоде. Ведь вряд ли найдется энтузиаст, готовый торчать напротив детектора пару миллиардов лет. Но если применить методику Брауэра…

Он замер в раздумье, затем продолжил.

– Я вчера засиделся допоздна – статья натолкнула меня на одну идею.

Алиса тут же подалась вперед, в ее глазах вспыхнул азарт.

– Ну, давай, выкладывай! Судя по твоей ухмылке, ты что-то раскопал?

Он выдержал паузу, наслаждаясь ее нетерпением. Но, увидев, как супруга свернула трубочкой журнал и, нахмурившись, постучала им по ладони, все же продолжил:

– Мы всегда использовали привычные временные шкалы: зептосекунды, йоктосекунды… А Брауэр предложил заглянуть за пределы планковского времени[2].

Алиса замерла, прикидывая возможные последствия.

– То есть… когда в нашем мире проходит час, для объекта внутри системы могут миновать сотни миллиардов лет?

– Именно. Более чем достаточно, чтобы проверить его гипотезу. Кстати, я уже подал запрос на возобновление Tenebrae.

Он допил кофе, собрал чашки и убрал их в посудомоечную машину. Алиса сидела молча, рассеянно глядя в окно.

– Эй. О чем задумалась? Давай собираться – я хочу заглянуть к Дювалю до того, как он укатит на конференцию в Цюрих.

Она медленно отвела взгляд от окна, глубоко вздохнула и посмотрела на него с тем самым блеском, который Даниэль знал слишком хорошо.

– Если ты прав… если расчеты верны…

Он улыбнулся в ответ.

– Тогда мы стоим на пороге чего-то действительно великого.

Объятый апатией и полностью дезориентированный, я сидел и методично ковырял пальцем пол – словно надеясь просверлить ход наружу. Но палец упрямо отказывался оставлять какой-либо след на гладкой серой поверхности.

Первые мгновения после того, как я очнулся, – будь то секунды или часы – превратились в настоящий ад. Представьте: вас лишают кислорода, но не дают умереть. Организм помнит, что должен дышать, но легкие не работают. Они – как и все остальное внутри – словно залиты эпоксидной смолой, застывшей навек. Тогда каким же образом мне удается говорить? Извлекать звук без воздуха? Загадка.

Какое-то время я даже не мог пошевелиться. В голове вспыхивали образы – жучки, паучки, комары, навсегда запечатанные в янтаре.

Но я к этому привык. Привык не дышать. И вскоре это перестало меня беспокоить.

Когда паника улеглась, начался зуд. Он охватил все тело – руки, ноги, грудь, – словно организм отчаянно требовал хоть какой-то активности. Я принялся бегать по кубу, запрыгивая на стены. Это даже показалось забавным: шаг за шагом менять местами потолок и пол. Я навернул сотню кругов и, что странно, совершенно не устал. В голове вспыхнула мысль: а я вообще человек? Может, я хомяк, бесконечно бегущий в колесе… Или морская свинка. Нет – крыса в террариуме у многомерного центаврианина!

Я долго перебирал в голове разные сценарии своего заточения, но и это вскоре наскучило.

Из всех доступных способов развлечений остался только мой мозг. Вернее, то, что в нем хранилось. Информация. Я начал перебирать воспоминания, вытаскивая из глубин памяти фрагменты знаний, стараясь их систематизировать.

Сначала я сосредоточился на устройстве мира.

Земля. Планета, на которой я живу… или жил. Несется по орбите вокруг своей звезды – Солнца – в компании семи других планет. Когда-то их было восемь, но одну разжаловали. И вся эта карусель происходит в космическом вакууме, в пустоте.

Хотя…

С чего я взял, что космический вакуум – это пустота? Разве в нем нет реликтового излучения? А темной материи? Квантовых флуктуаций?

И тут будто прорвало плотину – сознание захлестнул шквал научных и околонаучных сведений. Конференции, симпозиумы, семинары. Формулы, аксиомы, гипотезы, графики. Бесконечный вал информации, давящей на череп изнутри. Если так пойдет дальше – мой процессор перегреется и расплавится.