Стась таращил глаза в изумлении от такой перемены:

– Ну ты даёшь… Отбить… ну не знаю… Лихо. Прямо как этот… полководец древний. Македонский… или Наполеон какой…

Антон наставил на него палец:

– Предупреждаю: не говори никому. Пусть думают, что наплевал и забыл.

– Ну, Бог в помощь, как говорится… – отступил Стась под его напором. – Всё лучше, чем на птичек смотреть. Что с этой-то делать, подбитой? Сородичи её уже бросили, видно. Обычно всей стаей налетают, защищают своих. Сгинет она тут, сожрут её.

Оба посмотрели на трепыхания раненой чайки.

– Не знаю, что с ней делать, – признался Антон. – Вмешаться-то легко, а дальше… Зря пошёл спасать.

– Ну уж… не зря! – возразил Стась. – Рене отнесём. Она вылечит. Она умеет.

А про себя подумал: Реня и тебя вылечит, бросишь свои завиральные мысли. Ещё будет по-моему.

– Следствие ведётся, – сказали из окошка.

– А какие… – заторопилась Аня.

Не успела: окно сразу захлопнулось глухой фанерой. Она поднесла руку с намерением постучать, но из-за плеча сказали:

– Не скажут ничего, не сердите их. Идите…

Аня отошла и выбралась через толпу на лестницу, медленно вышла наружу. Нашла глазами Лиду, которая зябко кутала подбородок в седые завитушки высокого каракулевого воротника.

– То же?

Аня кивнула. Лида взяла её под руку, уводя в сторону:

– Пойдём. Поговорим, где ушей нет.

Они молча вышли на набережную, спустились ближе к Неве, но Лидия огляделась, поправляя берет на обильном необузданном пожаре своих медных волос, и снова поднялась наверх:

– Не надо у воды. По воде звук разносит. Аня, вот что… В очередях стоять одно, а запросы по обоим давай-ка я делать буду. А Юля что, так и не знает ничего?

Аня, чуть запнувшись, покачала головой:

– Не знает. Что ты! Юлька на сносях. Так что только мы с тобой. А почему запросы ты?

– Не надо тебе тут светиться лишний раз. У тебя Павел.

– А при чём Павел?..

Лидия оглядела её и покачала головой.

– При всём. Любого коснуться может. Это как зараза… липучая.

– А что Ванда?

– Ну что… она меня на порог не пустила.

– Как не пустила? – изумилась Аня.

– Ну да. Через дверь сказала, громко так: не хочу иметь ничего общего с врагами народа, ни я, ни мой сын. Ни мой сын, понимаешь?

– Нет, не понимаю… Враг – про мужа и отца?..

– Послушай, Вовке семнадцать лет, он в военное училище поступать собрался. Так как они могут иначе-то? Она нарочно, для соседских ушей сказала – «ни мой сын». Вовке ещё надо будет на комсомольском собрании отрекаться от отца…

– Как отрекаться? Да он мальчишка ещё…

– Аня, членов семьи высылают. И стариков, и детей. Всех. Подчистую. А они вон что хотят – в военное училище. Им ещё крупно повезло, что на тот момент они в разводе были и Феликса взяли у Евы Иосифовны.

– Высылают?.. но тебя же с детьми не тронули?

Они уставились друг на друга.

– Аня. У меня особый случай. Понимаешь?

– Какой такой… особый? Не понимаю…

Лидия вздохнула.

– Ань, к нам в дом ходили сама знаешь какие люди. Я кое-какие ходы имела… возможности.

– Лида?..

– Ну да, да. Ты знаешь. Как ты и подумала.

Они помолчали.

– Презираешь?

– Нет… – Аня, отведя взгляд, покачала головой. Помолчала… Вырвалось короткое маленькое рыдание. Она зажала рот ладонью, а другой пожала Лидину руку у локтя.

– Бедная ты моя…

– Переживём, Аничка, – мрачно посмотрела вдаль Лида. – Надо пережить. Но теперь и это – ничто. Тут ни логики, ни гарантий, каждого может задеть… И ещё… мне удалось разузнать обвинения Феликсу.

– Ну?!

– Польский шпионаж, конечно. При том, что он нелегально перешёл границу в двадцатом, это самое удобное. Выходит, сам подставился.

– Да кто ж мог тогда знать. Столько лет прошло… Шпионаж, подумать только… Феликсу! А Пете троцкизм?