Волхв посмотрел на свои пустые ладони, сделал быстрое движение пальцами, и костерок зажёгся вновь. Снова жёлтый. Третий раз за сегодняшнее заседание. Подумал и кивнул писарчуку:

– Зачитывай приговор.

На третий раз будет решение. Не бывает так, чтобы не было. Писарчук схватился за бумаги и затянул хриплым голосом:

– Душегубка Огняна Елизаровна Решетовская обвиняется в ослушании приказу и убийстве мирных поселян из деревни Стрижовки.

Солнечный луч, протолкнувшийся в зашторенное окно, озолотил копья стражников, замерших у стен, посеребрил их кольчуги, сверкнул на гарде короткого меча и пополз дальше по залу под заунывное чтение:

– Было установлено, что на второй год войны в месяце лютом душегубка Огняна Решетовская самовольно оставила дружину Елисея Ивановича…

Темные Огнины ресницы взлетели над чёрными глазами. Гордость и ненависть схлестнулись, и, будь они мечом, писарчуку снесло бы голову. На второй год войны в месяце лютом Решетовская попала в свой первый плен близ Синеграда. По чести попала, раненая не смогла удержаться верхом на разгорячённой, рвущей удила лошади. Но Елисея Ивановича не было в зале Трибунала – ни его, ни кого другого из её дружины не отыскали за пять месяцев. Некому подтвердить, что в плен взята, некому!

…Может, потому что никого не осталось?..

Тяжелая занавесь дрогнула, скамья скрипнула, копья звякнули. Огняна побледнела от страшной своей догадки. Глазами заметала, испугалась. Волхв поглядел на неё пристальнее, брови кустистые нахмурил. Писарчук прокашлялся, заговорил громче:

– В первом месяце весны того же года Решетовская присоединилась к дружине верховых Ратибора Глебовича и в бою применила волшбу о мертвой земле в деревне Стрижовке.

Огняна не знала такой волшбы и деревни не знала. С лютого и до самой победы во втором плену была. Но почему не нашли Елисея? Как можно не найти прославленного душегуба, воеводу и наставника? Нет такого ратного, кто о нём бы не слыхал!

– Как нам сообщили послухи…

Елисей пришёл бы к ней. Не мог не прийти. На рудники не пробился – туда и мышь не проскочит, но здесь, в столице, он не мог не прийти! Почему не нашли Елисея? Она оставляла его тяжело раненым в холодной избе на краю неизвестной деревни. Не выходили? Не справился?..

Володя. Есения. Любомир Волкович, так вовремя подоспевший в последнем бою?.. Нет, ни за что. Когда бы они погибли, на рудники дошла бы весть. Там с новоприбывшими осужденными дружинниками всякие рассказы приходили – и как Младлена Дамировна в плен угодила со всей дружиной, и как её выкупили, и как предательница Полянская под гибель целые отряды подводила. О том, что не стало прославленных воевод Елисея Ивановича да Любомира Волковича, кто-то да сказал бы.

Волхв покачал головой, когда подсудимая задёргалась, и пламя на его ладони дрогнуло.

– Душегубке Решетовской была отправлена весть о том, что в деревне только женщины и дети ниже тележного колеса, и принято решение не нападать. Решетовская ослушалась приказа…

Огняна презрительно бровями двинула – «отправлена весть», надо же. Будто она воевода какой. Тот, кто писал на неё навет, в бою, видать, ни разу не был. Но Смарга не ошибается. Смаргу нельзя обмануть.

На ладони у волхва все ещё желтело пламя. Рядом качались весы с белыми и черными камнями. Сейчас она должна молчать. Белое, чёрное, белое, чёрное. Огонёк в ладони судьи принялся менять цвета. На весах мелькали и исчезали камушки. Маленький камень, большой камень, белый язычок пламени, чёрный язычок пламени. Солнечный луч старательно ощупал лицо обвиняемой – скулы, брови, изломанные к вискам, чуть воспалённые глаза, ввалившиеся щеки. Огняна не отрываясь смотрела на судейскую руку. Пламя правосудия то вспыхивало в ладони судьи, то гасло. Белые и черные камни справедливости появлялись и исчезали на чашах стоящих перед ним весов. Белые, чёрные, белые, чёрные.