Огняна беззвучно выругалась. Наставник Любомир Волкович заставил бы её за такой промах отжиматься две сотни раз. Ах, как это было обидно три года назад, в душегубском стане-то! В настоящей жизни последнюю дурную отметку ей поставит стрела. Или петля, что вернее.

Решетовская вернула на место репу. Не вспомнила ни одного заговора, который мог бы сейчас спасти.

– Жива, помоги, – пробормотала она и отвалила камень. Будь, что будет.

От кладовых до речки было ближе, нежели до её лачуги, и решение пришло само собой. Огняна отбежала в сторону, так, чтобы казалось, будто она держит путь от лачуги, и, ни от кого не таясь, бросилась со всех ног к воде, согнувшись пополам и тяжело, надсадно кашляя.

– Эй, куда это ты до подъёма, юродивая? – крикнул вслед вартовой, но Решетовская только руку подняла – мол, да не сбегаю я, и закашлялась ещё сильнее, почти задыхаясь.

Она вбежала в холодную осеннюю воду, зачерпнула горстями прозрачные струи и вылила себе на темную макушку. Плеснула на лицо и снова тяжело закашлялась.

– Скоро, кажись, и эту зарывать придётся, – бросил вартовой подбежавшему на его крик товарищу. – Да оставь ты, куда она побежит-то такая…

Тьма серела, и молнии таяли в светлеющем небе. Труба сыграла подъем. Огняна дрожала в ледяной воде, вытирая ладонями бледное лицо с острыми размашистыми чертами. Волшба, или, как ещё говорили, утробный огонь, берёг волшебных от мелких хворей и холода, и потому каторжане умирали не часто. Но всё же доходящая девица не была здесь диковинкой, и вартовые ушли каждый в свою сторону, оставив Решетовскую без присмотра.

На пороге хижины стоял Жихарь. Глядел на идущую к нему мокрую Огняну и качал седой головой. Наклонился, по-отечески одёрнул её мокрую растрепавшуюся рубаху.

– Решетовская, – угрожающе прогремело над их головами. – Долго бегала. Поплохело-то тебе ещё затемно.

Её сосед по соломе, косой на один глаз Чеслав стащил с плеча старенький засаленный рушник – невиданное здесь богатство! – и поднял с земли немаленький камень. Завернул в полотенце, покрутил в руке на манер кистеня.

– Я тебя покрывать не стану, – сказал, усмехаясь, Чеслав, поглядев на остальных каторжан, что толпились в лачуге за его спиной. – Ни тебя, ни старичка твоего. А проучить возьмусь.

Решетовская даже удивилась – он и вправду задумал испугать душегубку таким нехитрым оружием? Или, удачливо снасильничав дюжину девиц, что были без волшбы и ратной науки, обманулся росточком да тонкостью Огняны? Да среди душегубов и мельче её встречаются. Побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто думает быстрее и лучше.

Ведьма засмеялась – звонко, нахально. И прыгнула первая, вырывая полотенце из руки Чеслава раньше, чем он закончил замах. Ударила ногой по коленям, увернулась от пудового кулака, подсекла тяжелого противника под колени с другой стороны, ударила в живот и, наконец, уронила каторжанина на землю, прыгнув сверху ему на спину. Закрутила полотенце круг шеи Чеслава и натянула. Пусть не так сильно, как могла прежде, и всё же достаточно, чтобы напугать своего поединщика.

– Только тявкни, – предупредила она его на ухо ласковым злобным шепотом. – Ты не первый у меня будешь. Я умею убивать долго и тихо.

Не справившись с накатившей яростью, Огняна ударила Чеслава лбом о каменистую землю и поднялась, горделиво расправив плечи. Длинный меч вартового остановил её, прижавшись острой кромкой к горлу.

Лихое упоение слетело с Огняны разом, одно упрямство осталось в сверкающих глазах да вскинутом подбородке. Её лицо всегда упрямым бывало, даже когда она печалилась.

– Гляди-ка, Тихомир Богданович, рано мы с тобой девочку хороним, – недобро сказал вартовой.