– Огняна у нас девица ратная, из душегубов будет, – хмыкнула Лешак. – А потому, ясное дело, в лесах-горах своих каждый вечер кальян покуривала.

Решетовская подняла бровь, но промолчала. Про кальяны никто из наставников как-то не упоминал. Но кричать она не собиралась, потому уточнять не стала.

Ясна на Огняну посмотрела вдруг странно, лоб запястьем потерла. Совсем тихо ответила:

– Прости, глупость ляпнула. Тут через три улицы сосна растет. Лохматая, корявая. И пахнет. Здесь вообще ничего не пахнет. Ни яблоки, ни цветы… А эта смолой и… Нам с Зорей там полегче становится. Когда уж совсем невмоготу.

– Кстати, и правда, отпускает слегка, – серьезно сказала старшая, снимая с пальцев резные кольца и тут же надевая их обратно, – минут, эдак, на пять перестаю себя жуткой дурой чувствовать. Я, Огняна Елизаровна, должна признаться, тоскую по волшбе своей премудрой. Второй год уж тоскую, пока тут в казематах почиваю.

– А ты? – Огняна повернулась к Ясне, и вопрос гадкий едва в зубах не застрял.

– Волшба моя? Яснознание, – улыбнулась та слишком весело. – Наперёд знала, заранее ведала.

– Добрая волшба, редкая, – почти очарованно проговорила душегубка. – Я не встречала прежде.

– Так, почитай, и не встретила, – ответила Яся и снова как-то особо на Огняну взглянула, положив Зоряне на плечо нежную голову.

– Я-а-а-ась! – пробормотало рядом, и пред очи ведьм непонятно откуда предстал дивный молодец. Худой, длинный, лохматый. В майке, порванной на груди, изукрашенный разноцветными картинками по рукам и шее. Он качался как берёза под ветром, на вытянутых руках держал прозрачную коробку. В коробке было горой навалено что-то жирно-красное, свеже-зеленое и сине-белое. Ясна вскинулась со стула, забрала из рук коробку.

– Рыба, укроп, сыр, – оттарабанил молодец и повернулся уходить.

– Боги, и что ж только лень с людьми делает! Теофилушка, солнышко, следующую седьмицу, тьфу! неделю, дежурю за тебя! – радостно пропела рыжая, с восторгом глядя на коробку. И тут же нахмурилась:

– Теф! А Зоре? Зоря сладкое любит!

– А Зоря, че, тоже дежурит? – Теф свел к переносице странно переломанные брови.

Ясна легко улыбнулась и кивнула. Дежурит, дескать, а ты чего хотел? Перекинула взгляд на Решетовскую. Повела рукой между душегубкой и соседом.

– Огняна, это Теофил. Теф, это Огняна, моя племянница. Приехала сегодня, жить с нами будет. И дежурить тоже будет, – последние слова рыжая особо подчеркнула, стреляя глазами не хуже лучника.

Разрисованный парень закатил очи горе. Вдохнул. Выдохнул. Махнул нестриженными волосами. Протянул с тоской в голосе:

– Здравствуй, племянница. Что тебе нравится? Сладкое? Соленое?

– Ягодное, – хитро прищурилась Решетовская.

Татуированный кивнул и убрел без слов за черную дверь. Душегубка проводила его взглядом, качнула ногой и безмятежно поинтересовалась:

– Так что ты там, Зоряна Ростиславовна, про лекарей говорила?

Ясна глянула на подругу с прищуром, и та отвела глаза.

– Зоряна Ростиславовна? – настойчиво и очень ласково повторила Решетовская.

В коммунальном коридоре вдруг стало очень тихо. Совсем тихо, как на погосте.

– Не будут тебя лечить, Огняна Елизаровна, – наконец, в тон ей ответила старшая ведьма. – У меня муж лекарем был, первым из лучших. Он через эти проклятые колодцы мотался столько раз, что я со счета сбилась, сыновей укачивая. Мы на золото, что ему Вервь за то лечение от своих щедрот отсыпала, дом резной выстроили, конюшню, коней купили. Коней… Коней, твою кикимору налево… – с дикой тоской в голосе повторила Зоряна.

Ясна мгновенно стекла со стула, села перед Зорей на грязный пол, взяла подругу за руки. Лешак вцепилась рыжей в ладони, всхлипнула. Пробормотала глухо: «Это ж я мальчиков верхом учила…» Замолчала и уставилась сквозь Огняну. По щекам у нее ливнем хлынули слезы.